Вдруг захотелось писать. Что-то готическое, эдгаро-алановское», и при этом марсианское. Получилась повесть «Марсианские оборотни». И душа Викулы отчего-то успокоилась. Ему стало спокойно, Сеня перестал волновать как работодатель – «писать так писать, и никаких соплей». Проблема смысла собственной жизни сама себя изжила и снялась с повестки дня.
Литературные отношения с Сеней Викула переменил радикально. Теперь Сеня приходил к нему с утра, аккуратно к десяти часам. Скромно и, главное, молча усаживался за компьютер. А Викула, расхаживая из угла в угол, неспешно надиктовывал. Никаких переходов на личности, даже слова в сторону от темы романа Викула товарищу не позволял.
После трех часов работы они обедали. К обеду приезжала Сенина жена с горячими первым и вторым. Потом Викула шел на прогулку или выезжал с Сеней на природу. В пять часов вечера начинался очередной сеанс творчества, до восьми-девяти. Ужинать ехали в какое-нибудь кафе, там же обсуждали, что писать завтра. Так чинно и благопристойно текла жизнь до ноября месяца.
Был закончен и отнесен в издательство второй, роман, а первый уже лихо раскупался. И решили они отметить оба этих события, а заодно годовщину «забытой революции». Викула предложил наобум место базирования – Париж. У Сени не было на это денег. Он замялся и сказал:
– Ты думаешь, моя старуха поверила, что на Мальдивах я с бабами ни-ни? Не поверила. Видишь ли, Викулыч, она до сих пор обо мне слишком хорошего мнения как о мужчине... Ревнует – зверь. Поехали к тебе на дачу: Феоктистова придется взять, этого придура. И, скажем, Филимонова. Все набивается в сотоварищи. Пусть потешит. И потом, с критиками надо дружить. Ну?
– А жена твоя мне звонила, тогда. Я честно засвидетельствовал, что ты жил только водкой и морем.
– Не поверила, – твердо сказал Сеня. – Так что решаем насчет дачи?
– Поехали, – пожал плечами Викула.
– Ну давай. Я созвонюсь с гостями и затоварюсь. Ты рассчитывай на шестое число. Идет?
Начало ноября было снежно-дождливым. Ночью подмораживало. Ехать Викуле никуда не хотелось. Ничего хорошего от ноябрьского болота он не ждал. Не хотелось ударяться в запой – он предчувствовал, что запой после надвигающейся пьянки неизбежен. И вовсе не хотелось видеть редактора их серии Феоктистова и пить с умником Филимоновым. Филимонов относился к тому типу критиков, которые четко знали, кого, невзирая на художественные достоинства текстов, хвалить, а кого ругать. Викуле, правда, от него не доставалось. Лучше бы досталось – хоть бы была причина дать в морду, когда они там напьются. Викула даже не хотел думать, каким может оказаться финал попойки в узком кругу.
Машина ехать на дачу тоже не желала. Она мертво встала на проселке. Выталкивали ее из грязи Сеня с Викулой. Феоктистов, подвинутый на автотехнике, по одной ему известной науке газовал и выжимал сцепление, Филимонов курил поодаль, а они надрывали пупы. В конце концов, Викула сообразил, что под колеса надо подложить веток, а еще лучше – стволов сухих деревьев.
Через час мучений они понудили машину следовать прежним курсом. Вымазанные грязью, в усмерть вымотанные, злые как черти прибыли на дачу. Сил, а главное, охоты рубить дрова у Викулы не было. Сеня к такому делу был не приспособлен. Критик и редактор не за тем приехали. И пьянка пошла «на холодную», то есть в холодном помещении.
Когда Феоктистов закосел, а вышло у него это быстро, то вызвался заготовить дров. И, конечно, саданул себе топором по ноге, прямо по коленной чашечке. Дико заорал, так дико, что Сеня не удержался от комментария:
– Товарища Феоктистова больше нет с нами. Редактор Феоктистов самозарубился!
Викула с критиком выбежали спасать человека. Человек катался по двору и ругался матом. Когда внесли, стащили окровавленные штаны, обнаружилось, что рассечено до кости, хотя коленная чашечка вроде бы не проломлена. Топор прошел вкось, срезав большой кусок кожи. Удар вышел, видать, не сильный. Викула побежал в поселок за фельдшером. Фельдшер уже был пьян, помочь вызвался ветеринар. Требовались лишь бутылка водки и склянка йода. Водка – за услуги, йод – на лечение.
Осмотрев рану, ветеринар заверил, что здесь можно обойтись хорошей перевязкой. Выплеснул всю склянку йода на колено и туго забинтовал, словно имел дело с коровой. Феоктистов уже лишь стонал, материться и орать сил не было. А ветеринар скептически оглядел дело рук своих, покачал головой и сказал:
– Нет, мужики, надо его в больницу. К специалисту. Как бы мужик не охромел.
На обратном пути машина встала на том же самом колдовском месте. Но так как к ночи подморозило, удалось вырваться. В результате Викула оказался у себя дома только утром, совершенно разбитый и больной. Похоже, успел простудиться.
Через три дня Викула обнаружил в почтовом ящике письмо. В письме была открытка, на открытке отпечатан текст приглашения. Приглашались писатели Колокольников и Татарчук в качестве почетных гостей на заседание литературно-философского общества «Цитадель». Прилагались адрес и контактный телефон. С просьбой известить заранее о согласии или несогласии.
Пока Викула недюжил, его обхаживал Сеня. Приходил каждый день, приносил дорогие импортные лекарства; завалил экзотическими фруктами и разносолами, которые покупал в готовом виде в соседнем магазине.
Он тоже получил приглашение в «Цитадель», точно такое же, только фамилия «Татарчук» стояла перед «Колокояьниковым». Викула поинтересовался:
– Пойдешь?
– Не хватало только, – важно заявил Сеня, – перед сопляками отчитываться.
– А ты знаешь, что за общество?
– А, фигня, – махнул рукой Сеня. – Их сейчас, знаешь, сколько развелось, пустотрепов.
– А я пойду, – сказал Викула.
– На кой?
– А так.
– Ну сходи. Пообщайся со своим читателем. Узнай заодно, как котируется наш «Прорыв...».
Заседание «Цитадели» с участием Викулы было намечено на следующий четверг. Викула рассчитывал к этому дню оклематься. Ему хотелось общения. Не с редакторами и критиками, или коллегами, братьями по оружию, а с живым, думающим читателем. Правда, название общества несколько настораживало. Воображение рисовало мрачные крепостные стены. Викула подозревал, что за этими стенами скрываются поклонники жанра «фэнтези». Фэнтези Викула на дух не переносил.
К назначенному четвергу он чувствовал себя по-прежнему неважно. Аденовирусная инфекция, взявшись за него всерьез, не думала отпускать. Но очень хотелось новых впечатлений.
Не зная, что решить, он позвонил по контактному телефону. Ему ответил женский, в меру энергичный голос. Викула назвал себя и стал объяснять, почему он не может прийти.
– Понимаете, какая незадача. Определенно собирался к вам, но проклятая простуда. Четверг уже завтра, а я все еще хандрю.
В трубке послышалось нечто, напоминающее вздох сожаления.
