На берегу озера Эдуард расстегнул свой баул, извлек маленькую японскую бензопилу, подсоединил к ней нож.
– Сейчас вырежем метр на метр, – и ступил на лед.
– Постойте, Эдуард. Во-первых, хозвзвод поддерживает несколько прорубей, чтобы рыба не задыхалась. Во-вторых, на льду холодно, как следует не побеседуешь. Ветер.
Ветер и вправду тревожил, студеный был.
– Тогда я у берега вырежу, – и Эдуард дернул шнур стартера.
Бензопила по-японски негромко взвыла.
– Ну-с, молодой человек, – обратился полковник ко мне, – давайте расстелим коврик.
Он показал на сверток в брезентовом чехле. Я развязал и вытащил защитного цвета коврик, что-то вроде многослойной плащ-палатки, раскатал его по жухлой прошлогодней траве.
– А теперь «примус».
Полковник извлек из кармана нагревательный патрон и вставил его в гнездо на углу этого чудо-коврика. Тихо зашипело, полковник потрогал коврик рукой и констатировал:
– Ну вот, теперь порядок. Греет. Присаживайтесь, Викула.
Между тем Эдик отделил порядочную глыбу льда, вывернул ее на берег, а сам с удочкой уселся верхом на рыболовную коробку. Он, похоже, в самом деле собирался ловить рыбу.
– Молодые люди, попрошу сюда. Эдуард, оставьте рыбу в покое.
Он раскрыл дипломат.
– Коньяк.
Эдуард подошел, хмыкнул и полез в свой баул. Оттуда возникли два крупных лимона, две бутылки водки, упаковка баночного пива и пластиковые судочки с салатами. Я почувствовал, как моя печень противно зашевелилась.
– Мясной салат захватили? – спросил полковник.
– Мясной и крабовый. И грибной.
– Хлебушка надо порезать.
– А хлеб я забыл.
Полковник вопросительно глянул в мою сторону.
– У меня бутерброды, – стараясь придерживаться лаконичной формы диалога, сообщил я. – С сыром.
– Пойдет, – одобрил Степан Тимофеевич, разглядев в моем пакете толстые ломти батона.
И принялся разминать очередную сигарету. Пальцы у него были сухие, с большими, узловатыми суставами.
На чудо-ковре уже стояли одноразовые стаканчики, и Эдуард наливал в них водку.
– За что хряпнем, товарищ полковник?
– За мир во всем мире, товарищ майор.
– Идет, – и Эдик, не мешкая, выпил.
Я страдальчески посмотрел на водку, колыхавшуюся у меня в стакане, повертел его. И, мысленно перекрестившись, испил. Все моментально встало на свои места. Я так живо почувствовал – вот теперь я точно на рыбалке. Захотелось говорить, много, обо всем.
– Повторить надо, – сказал я, хотя собирался сказать что-то другое.
– Это можно, – санкционировал полковник.
И мы повторили.
Я навалил горкой на свой бутерброд грибного салата – гори она огнем, эта диета, – и, блаженно закатив глаза, принялся неторопливо закусывать.
– Пока неплохо, – заверил нас Эдик. – Но бутылку следует освободить.
– Само собой, – согласился полковник.
Мы освободили бутылку, после чего Эдуард заметил:
– Вторую нехорошо сиротой оставлять.
– С вас тост, майор.
Эдик задумался. Посмотрел на лес, на озеро. Набрал в легкие воздуха.
– Вот чтобы все это еще тысячу лет было русским!
– Пьем стоя, – приказал полковник.
После тоста я хотел было уже садиться, но полковник предупредительно сказал:
– Еще стоим.
Эдуард долил водки, и полковник выдал тост:
– И чтобы еще тысячу лет сюда не ступала нога нечеловека.
Тут я, признаюсь, сел. Коврик был замечательно теплый, но от такого тоста дыхнуло ледяной стылостью.
Эдик разлил по последней, отправил пустую бутылку к ее сестре. И, подняв стакан, как бы между прочим спросил:
– Викулыч, ты слыхал о падающих спутниках?
Я стал соображать, о каких падениях идет речь. Я был в курсе, что российская космическая группировка состоит из старых спутников. Наверное, от этого они падают. Но что я должен был отвечать?
Эдик не ждал ответов, он продолжал ставить вопросы:
– А что такое стратегия точечного ядерного удара? А сверхвысотные антиспутники?
Я посмотрел на полковника. Полковник курил и смотрел на меня тем самым «профессиональным» взглядом.
Я совсем растерялся. А ведь так хорошо сидели...
– Тогда докладываю.
Эдик прикончил свою водку, бросил в рот пригоршню салата. Прожевал.
– Ну вот. Как тебе известно, наше руководство решило разоружаться. Кроме того, наше руководство решило перевести все системные связи оборонки на коммерческие рельсы. Само собой, откуда обычно берутся деньги, никто нашему руководству не доложил. Предполагалось, что они просто берутся.
– Из государственного кармана, – уточнил полковник.
Эдик оценивающе посмотрел на меня.
– А ты знаешь, Викула, откуда деньги берутся? – где-то даже зловеще спросил он, словно вопрошал нашкодившего подростка, знает ли тот, откуда берутся дети.
– Э-э...
Сосны медленно кружили своими вершинами у меня над головой. Я не знал, что ответить. Я сосредоточился на себе. Ощущение внутри меня было теплым, уютным. В голове, вместе с вершинами сосен приятно плыло и кружилось.
– 3 нет, брат, так не. дойдет, – откуда-то издалека донесся голос Эдика. – А ну-ка садись.
И когда это я успел принять горизонтальное положение? Эдуард положил на крышку из-под салата лимон, отрезал от него чуть ли не половину и протянул мне:
– На. Для резкости.
– Печень у меня, ребята. Не могу. Вы не думайте, я свое еще не перебрал. Это у меня от свежего воздуха.
Я для убедительности шумно потянул ноздрями.
– Ты что-то говорил про падающие спутники, Эдик?
– Говорил. Но сперва я тебе объясню, откуда деньги берутся.
– Не из капусты, – ввернул полковник.
– Да, Викула, сводить все деньги к долларам не следует. Да вот хотя б о долларе. Знаешь, что такое доллар? Не знаешь. Как пишет классический американский учебник по экономике, доллар это отложенное обязательство федеральной резервной системы
Я поморщился и заметил:
– Учебник писать не может, его пишут.
Эдик само собой пустил это мимо ушей. Он продолжал:
