- А вы не составите мне компанию? - выпалил он.
- С удовольствием.
На улице у него закружилась голова. Словно почувствовав это,
Юлия Николаевна взяла его под руку. Она была без шапочки и без халата, в легком
светлом плаще. Ее короткие каштановые волосы блестели и трепетали на ветру.
День был теплый и пасмурный. Пахло мокрой землей. Они
медленно шли по тропинке вдоль голых кустов сирени. Под ногами скрипел мокрый
гравий.
- У вас есть семья?-спросила она внезапно, после долгого
напряженного молчания.
- Нет.
- Что, ни жены, ни детей?
- Была мама. Теперь никого.
- Как же так получилось? Вам тридцать шесть лет...
- Я лопоухий.
- Это уже в прошлом, - она остановилась, достала из кармана
плаща сигареты. Огонь никак не вспыхивал на ветру. Он взял у нее зажигалку,
сложил шалашик из ладоней и дал ей прикурить.
- Ну да, конечно. В прошлом. Теперь я стал красавцем, впору
сниматься в кино! Премного вам благодарен. Можно мне сигарету?
- Нельзя. Вы вышли дышать воздухом. И вообще вам сейчас не
следует курить. При каждой затяжке происходит маленький спазм сосудов, кровь
хуже циркулирует и, следовательно, все медленнее заживает.
- Да ладно вам, Юлия Николаевна. Во-первых, мне дела нет,
как скоро я выйду отсюда. Не мои проблемы. А во-вторых, на мне все заживает как
на собаке.
- Ну ладно. Если очень хочется, одну можно, - она протянула
ему пачку,скажите, вы до сих пор меня не простили?
- Я? Вас? - Он бы засмеялся, но опять вместо смеха
получилась икота. Она, в отличие от доктора Аванесова, не приняла эти утробные
звуки за сдавленные рыдания и улыбнулась.
- Ничего, очень скоро вы сможете смеяться, как все
нормальные люди. Правда, я не знаю, что смешного в моем вопросе.
- Неужели вам, Юлия Николаевна, есть дело до того, простил я
вас или нет? Какая вам разница? Я ведь никто. Меня усыпили, как лабораторную
крысу, ничего не объясняя, а потом, когда я проснулся с забинтованным лицом,
стали плести невесть что. Они даже не потрудились придумать более или менее
достоверную ложь.
Он говорил невнятно, но достаточно громко. Они не заметили,
как приблизились к футбольной площадке. Там гоняли мяч несколько офицеров. Двое
сидели, отдыхали и обернулись на его странный голос. Увидев мужчину с
забинтованной головой и высокую женщину в светилом распахнутом плаще,
поздоровались громко, вежливо и опять принялись следить за матчем.
- А что, полковник Райский вам до сих пор ничего не
объяснил? - тихо спросила Юля.
- Я не видел его после операции ни разу. Ко мне приходили
только Аванесов, Катя и вы. Он ломает меня. Я знаю. Это старый, проверенный
прием.
- Да, наверное, - кивнула она, - ничто так не мучает, как
неизвестность. Вам хотят внушить, что вы самому себе не принадлежите. Впрочем,
вы человек военный и привыкли подчиняться приказу. Честно говоря, я не понимаю,
зачем он это с вами делает. Можно было предупредить, объяснить. Никогда не
чувствовала себя так гнусно...
- Ну и что же вам помешало отказаться от этой гнусности,
доктор? Ведь вы человек штатский. Или я ошибаюсь?
- Вы не ошибаетесь, Сергей... Простите, как ваше отчество? -
Она провела ладонью по влажным кустам, потом по лицу и посмотрела на него
исподлобья.
- Можно без отчества, тем более у меня оно вряд ли теперь есть,
- он отвел взгляд и пнул ногой гравий, - вы можете не отвечать на мой вопрос.
Вам заплатили. Вы одна растите ребенка, и нужны деньги.
- Спасибо на добром слове, - усмехнулась она, - могу вам
сказать, что заплатили мне не больше, чем я получила бы за операцию такого
объема у себя в клинике. А вообще я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить
себя и своего ребенка.
- Ну ладно. Я же сказал, можете не отвечать. Извините.
Позади громко зашуршал гравий. Они оглянулись. К ним почти
бегом приближалась медсестра Катя. Она разрумянилась, тяжело дышала.
- Юлия Николаевна! Полковник приехал, просил вас зайти к
нему, сказал, срочно. Вы идите, я провожу больного.
Глава семнадцатая
К ночи небо над Саянами расчистилось. В городке отключили
электричество. Розовая полная луна глядела в окно и не давала ни капли света. В
кромешной тьме Наташа на ощупь сгребла мокрые незабудки. Они льнули к ладоням,
как живые. Жаль было их выбрасывать и ужасно хотелось плакать.
Она отыскала керосинку, долго пыталась разжечь. Спички
оказались сырыми, фитиль тлел и вонял, огонь все не вспыхивал. Наташа
отшвырнула коробок, легла, отвернулась к стене, заплакала и незаметно уснула.
Она не слышала, как вернулся Володя, разжег керосинку, и проснулась оттого, что
он присел на тахту, погладил ее по голове и поцеловал в шею.
- А что, может, все-таки отвезти тебя в Абакан пораньше? -
спросил он уютным шепотом. - Мало ли, вдруг правда двойня. Живот у тебя огромный,
вполне могут уместиться двое.
Наташа села и уткнулась лицом в его плечо.
- Мне иногда кажется, там у меня так много ручек, ножек.
Сороконожка, а не ребенок. Давай, Володенька, не будем рисковать, поедем
пораньше.
- Сегодня у нас что? Четверг? Вроде в воскресенье будет
транспорт.
- Вертолет? - обрадовалась Наташа.
- На конец недели очень плохой прогноз. Обещают сильный
ветер, бури. Да и не дадут мне вертолет. Был бы я майором, тогда конечно. А так
- "газик". Мы на нем отлично доберемся, я сам сяду за руль. Хочешь,
Пантелеевну с собой возьмем на всякий случай?
- Зачем?
- Ну мало ли? Все-таки ехать двенадцать часов, вдруг тебе
станет нехорошо? Я ее потом назад доставлю. С ней все-таки спокойнее.
На следующее утро Наташа заглянула к Пантелеевне, после
недолгих уговоров фельдшерица согласилась.
Два дня тянулись бесконечно. Давно были уложены вещи,
закуплена еда в дорогу, вылизана комната, чтобы Володя, когда останется один,
подольше жил в чистоте. Наташа волновалась так, словно поездка в абаканский
госпиталь обозначала новую эпоху в ее жизни. Вот, она уже отправляется рожать.
То есть, конечно, Пантелеевна права, когда говорит, что ехать слишком рано и
скорее всего ей придется пролежать в госпитале до родов еще недели две, а то и
больше. Но лучше не рисковать.
Отправляться решили на рассвете, чтобы засветло миновать
опасные участки горной дороги. Володя заранее проверил машину, залил полный бак
бензина. Назад положили два одеяла и две подушки, чтобы поспать по дороге. Утро
было тихим и солнечным. Наташа села вперед, рядом с Володей. Пантелеевна
устроилась сзади и довольно скоро оттуда послышался раскатистый храп.
