— Слышь, мужик, огоньку не найдется?
— Я те щас дам огоньку, — внезапно подал голос Лукреций. — Пшел вон. Шляются тут, понимаешь, — по ночам, — добавил он, повернувшись к Фомичу.
Слушай, Фомич, мне тут такое приснилось. Я теперь знаю, что такое пиво с таранкой.
Фомич, занятый своими мыслями, не ответил. Лукреций помолчал и рассеянно произнес:
— Пойду прошвырнусь.
Он плюхнулся в лужу под лежаком, фыркнул довольно, поднялся и поковылял в сумрачную даль Отстоя.
Фомич постепенно приходил в себя. Мысль, как обычно, заструилась. Так значит, мне все приснилось, рассуждал Фомич. Но что есть сон? Из книжек Фомич знал, что не бывает таких снов, какой привиделся ему. Значит — все было с ним наяву. С другой же стороны, он явно, физиологически, спал. Логическое противоречие угнетало. Боясь погрязнуть в дебрях логики, Фомич стряхнул с себя остатки сна и направил мысли на другое. Другое всплыло само по себе, как-то вдруг:
— Постой, а куда это наш Луц-победитель ходит каждую ночь?
Раньше в это время Фомич пребывал в умственном созерцании и не фиксировал происходившего за пределами его ментального мира. Но сейчас, отвлеченный сном от привычного занятия, он вспомнил, что и раньше наблюдал краем сознания странные ночные выходы Лукреция в Отстойную Даль.
Неумолимая логика подсказывала, что сидя на месте загадки не разрешить. Решение выразилось в короткой мысли: «Пойти что-ли, и мне прошвырнуться?»
И тут же поплыли другие мысли: «Да что я там забыл, куда это я иду, какой в этом смысл?» Фомич уже слезал с лежака в прохладную жижу на полу и уже брел в сторону исчезновения Лукреция. «Что это я делаю? Может, меня и не ждут, может, это глубоко личное у него, а я со своей жаждой познания, зачем я там нужен?»
Нижние не прислушивались к голосу разума и продолжали размеренно нести Фомича из ячейки в ячейку.
Дорогу преградил размытый силуэт.
— Куда? — вопросил некто.
— Туда, — по наитию вырвалось у Фомича.
— Гляди-ка, — удивился некто. — Заветное Слово знает. Ну, иди, коль не страшно.
— Бутя, это же Фомич, не видишь, что-ли, — донеслось из темноты. — Не клейся к нему, а то Техник, сам знаешь, на расправу скорый.
— Елы-палы, Мотя, что-то мои фасетки в темноте не фурычат, ты бы сразу мне намекнул.
— Так я ж и говорю…
Фомич дослушивал этот диалог уже переходя в следующую ячейку. «А если бы, к примеру, я не то Заветное Слово сказал? Унавозили бы? Да нет, вряд ли. Откуда же у Лукреция такой авторитет? Да, неспроста все это». В следующей ячейке было темно. То есть абсолютно. Фомич сходу провалился по пояс в какую-то особо глубокую лужу и затаился, прислушиваясь. «Ну зачем меня понесло? Лежал бы у себя в ячейке, размышлял о ментальности Галактики. Может, снова заснул бы и увидел бы… Кеша, Кеша, неспокойная твоя душа, что ты со мной делаешь».
Послышался тихий всплеск и слабый голосок произнес:
— Эксклюзив. Хафыхто шишуки наетно.
«Надо отсюда выбираться, — понял Фомич. — С фишами по ночам лучше не шутить. Или — хоть что-то ответить. Или одно из трех…»
— Дайджест фусики! — наугад брякнул Фомич.
— Атина пекута рефеха хатаса ши, ши, шу… — быстро-быстро залопотала фиша.
Ничего хорошего, судя по всему, это не сулило. И Фомич, опять же как-то наобум, произнес:
— Ни шнинти.
— Хафофеха? — вдруг остановилась фиша.
— Хафофеха! — подтвердил Фомич. В ответ раздалось «буль» и все стихло. Фомич наконец твердо решил повернуть назад, но вместо этого поплыл в глубь ячейки. Все время, пока он плыл, ощущалось подводное и близкое присутствие фишей. Но без последствий. Выбравшись на твердую почву, Фомич понял, что заблудился и дорогу назад не найдет.
— Лукреций, — несмело позвал он. — Ты здесь? Отзовись.
Фомич был сам себе противен. Немотивированность собственных действий выбивала из колеи. Какое-то незнакомое чувство теснило грудь, и под воздействием оного Фомич бездумно гаркнул:
— Мощная Неравновесность! Где тебя клюпы носят, Техник!!
Словно в ответ на его раскатистый возглас в углу ячейки вспыхнула струя обогрева. Фомич огляделся:
— Это что такое? Это, вроде, наша ячейка?
Под своими лежаками мирно посапывали лохматые, а неподалеку от Фомича, освещаемый неверным светом струи, стоял Лукреций. Взгляд его гляделок был устремлен сквозь Фомича. Фомич подошел к Лукрецию и потеребил того за плечо. Реакция оказалась неожиданной, хотя именно чего-то подобного Фомич и ожидал.
— Я болен идеей, и это не впервой, — нараспев забормотал Лукреций. — Хочу измерить Землю своею головой. Но вдруг сойдется сумма…
— Ты что, Кеша, — не на шутку встревожился Фомич. — Какая земля? Какие идеи, у тебя?
— Ты о чем, Фомич, какие идеи? — встрепенувшись, искренне удивился Лукреций. — Отродясь ничего такого в заводе не было.
— Что-то ты как-то плохо выглядишь, — произнес Фомич, глядя на слезящийся морщинистый глаз друга.
— Да… — махнул верхней Лукреций и отер рукавом слезу. — Как ночь наступает, так только об нем и думаю.
— О блюме, не иначе, — высказал предположение Фомич.
— Да нет. Хотя и это тоже. Я думаю о Нем. Как представлю — вот стоит оно, такое стройное, беззащитное, шелестит листозами, пытается что-то сказать, а меня рядом нет. И аромат вокруг такой горестный…
Фомич, не привычный к излияниям сильных чувств, попытался сменить тему беседы.
— Вот я и говорю, Кеша, сон мне приснился, — при сев на край лежака, как бы продолжая прерванную беседу, молвил Фомич. — А ты говоришь, что тебе тоже. Причем, заметь, про пиво с таранкой.
Вопреки ожиданиям, это подействовало.
— А-а! Точно, было дело, как же это я запамятовал. Ведь нас чем здесь поят? Говорят пиво с таранкой, ритуальный напиток Отстоя. Но это ложь, Фомич. Нутром чую. И вот во сне. Сижу, значит, в трактире, вокруг ни души. И пью это самое пиво, и таранкой закусываю. И надо сказать, такого я не пивал, несмотря на богатый опыт. Литра три выдул. Пиво, его на литры измеряют. По нашему — эдак, скажем, пол-блюма, вот ведь как.
Фомич задумался. Все это странным образом пересекалось с его собственным видением.
— А скажи, Кеша, — вкрадчиво произнес он. — Тебе го пиво точно ни с чем знакомым не ассоциировалось?
— Обижаешь, начальник. В чем в чем, а в этом я разбираюсь. «Значит, мой сон имеет смысл, — подумалось Фомичу. — Интересно. А я думаю, что это со мной — Заветное Слово угадал, с фишей, неслыханное дело, договорился, думал заблудился, а вернулся в ячейку».
Лукреций забрался на лежак и пробормотал:
Ну все, достали. Белого Дерева нет, выпивки нет, творчества никакого, а теперь еще и веры в их пиво лишился. Когти отсюда рвать надо, вот что.
