Вернувшись в кабинет, он набрал номер комендантского взвода и отдал необходимые распоряжения. Вызвал конвой, объявил, с наслаждением глядя в уже совершенно безумные глаза подследственного Капсука, что за отказ сотрудничать и издевательство над следствием тот приговаривается к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Когда Капсука увели, вернее, уволокли, потому что на ногах он уже не стоял, дознаватель извлек из сейфа табельный пистолет и тщательно перезарядил. Командовать расстрельным взводом он будет лично — лишать себя удовольствия лицезреть, как мозгляк наложит в штаны, главный дознаватель не собирался. Но осторожность соблюсти надобно…
Между Кругами
Бенефис Гнилозуба
Волна с тугим шелестом катала взад-вперед прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.
— Шкряка в дупле, там все чики. В проливе встречка, пройдем как бритва…
Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.
— Точи, фраер. Там, — он махнул рукой в сторону берега, — тебя нескоро хавчиком подогреют.
Максим впился зубами в белесый ошметок. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом и оттого изрядно горчившую.
— Послушайте, Шарль, — сказал Максим. — Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трех слов из четырех вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьезные же вещи обсудить надо.
Гнилозуб поскреб небритую щеку, прищурившись, посмотрел на пламя.
— Ладно, по габарям, — изрек он наконец. — Попробую. Ты вообще-то знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата — десять, даже у варваров — десять, Гиганда — девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь — двенадцать?
Максим знал.
— Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?
Этого Максим не знал.
— И что если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?
Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.
— Извините, Шарль, я не хотел бы…
— Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, — он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, — у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого — в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?
Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом — мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…
— Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении — это что?
— Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, все мы получаем оттуда, — Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. — Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Все получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовемся. Часть на общак, часть на кичу, часть — мужикам. Все должно быть справедливо. Поэтому — ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям.
Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ — открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года — прогрессор, планета Саракш. М-да…
— Ты мне лучше вот что скажи, — продолжал доктор философии, — как ты из «конторы»-то живым ушел? Может, сгодится. Оттуда вообще-то никто не выходил. Только выносили. Бывало — по частям.
— Мне не хотелось бы об этом вспоминать, — сухо сказал Максим.
Следователь-подонок свое заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырехметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот — сумасшедшие, в живых тут долго не задерживаются…
«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», — сказал Экселенц.
«Муки совести теперь не беспокоят тебя», — добавил Колдун.
Гнилозуб кивнул.
— Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…
Максим осторожно потер шрам на щеке. Зажило. Совсем.
Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался — все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин — тощий, высохший уголовник Штырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся — совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, — а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Штырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…
— Пора, — сказал Гнилозуб, поднимаясь. — Ты как в темноте?..
Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водометный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер — встречка — дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб — самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдергивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят — ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам все узнаешь…
