– А-абсолютные?.. Это как-то непонятно.
– И хватит об этом, – отрезал Хомоед. – Остаётся час. Даже меньше. Трансформация начнётся минут за двадцать до полночи. Внезапно занеможешь и позабудешь про мои слова.
– А я заболею?
– Натурально заболеешь, смертельно. Ты же дал завхозу согласие на выполнение арендных обязательств.
– Когда? Ничего я не давал!
– Ну, я там не был. Что-то, конечно, дал, иначе бы он так просто с тобой не расстался. Завхоз малый упорный. Рабочая лошадка, цепной пес! Без таких тоже нельзя. Всё прахом пойдёт, знаешь ли.
– Что – всё?
– Да всё. Порядка не будет.
– Что мне делать? – совсем уже плаксиво промямлил Игорёк.
– В зависимости от выбора. Ты что надумал?
– Жить хочу.
– Видишь, нормальный человек. Вот тебе бумага. Подпиши. И все дела.
Хомоед протянул небольшую бумажку, похоже, вырванную из блокнота. В линеечку.
На одной строке была надпись шариковой ручкой: "Игорь Святополкович Хромов согласен на вечную жизнь (телесную)" На другой строке стояла дата, ещё ниже – фраза: "подпись разборчиво".
– Держи ручку. Фиолетовые чернила, чтобы не спутать с ксероксной копией.
Игорёк бездумно взял ручку и чиркнул подпись.
– Вот теперь можно в ночной клуб. Мне тоже, знаешь, любопытно. Будешь смеяться, но я там никогда не бывал.
Из коридора в обнимку выплыли Артемий и Зимуля. Ни малейших следов скандала уже не читалось на их лицах. Сплошное удовольствие от взаимного лицезрения.
– Ну что, Игорюнчик, ты готов? – проворковала Зимуля.
– Кисонька, наш Игорёк всегда готов, – улыбнулся Артемий.
Сладкая парочка, не дожидаясь ответа, удалилась в прихожую одеваться.
Хомоед дружески хлопнул Игорька по спине.
– Поехали. Пора уже.
Ни Артемий, ни его рыжая шалава больше не возражали против присутствия Хомоеда, легко смирившись с его существованием в их мире.
Артемию машиной для рядовых поездок служил чёрный триста двадцатый «мерседес». Удобный, как автомат Калашникова: подвеска на пневмоцилиндрах, отчего машина даже по самой разбитой дороге словно по морю плывёт; откидные передние сиденья с подогревом, в любой момент превращающие машину в сплошной диван; кондиционер, дающий нужный микроклимат; и гнездо для мобильника, чтобы разговаривать по «громкой» связи, не беря трубку в руки. Прозвище у «мерса» было «Косой», за косо поставленный взгляд противотуманных фар.
Игорёк молчал всю дорогу, терзаемый одной упорной мыслью. Он думал, до чего же он ничтожен с этой бумажкой в линейку, с этой своей подписью. Он смотрел в бритый, надушенный затылок Артемия, затылок человека счастливого, умеющего быть одновременно и солидным, и развязным до крайней степени хамства, человека, по правде сказать, ничтожного и совершенно бесполезного, но умеющего заставить других быть полезными ему. А он, Игорёк, вечно второй, или даже десятый. Никто не воспринимает его всерьёз. С ним можно вот так, как этот Хомоед, сразу на «ты». Его можно поучать, словно пацана. Им можно крутитить-вертеть, а на каком, скажите, основании? Почему он должен быть кем-то направляем? Это его жизнь, и ему самому, по своей охоте, ломать в ней дрова. Ну, с какой такой стати подписал он эту бумажку? Поступил, словно в плохо разыгранной пьесе, словно мужик из села Кундуева сыграл с напёрсточником на вокзале. И ведь так у него будет всегда, ничего ему не переменить. Разве что…
Игорьку захотелось открыть дверцу и вывалиться под колеса сверкающих фарами, несущихся навстречу машин. Он даже положил руку на поручень возле хромированного рычажка. Одно движение пальца – дверца с чавканьем откроется и… даже никаких усилий – наклон корпуса и готово. И сладкий сон небытия.
– Без четверти двенадцать, – сообщил Хомоед. – Самое время сводить счёты с жизнью. Согласно арендному договору. Но теперь со смертью у тебя ничего не выйдет.
Игорёк, разоблачённый в своих глупых и смешных намерениях, деланно рассмеялся.
– Театр какой-то. При чем здесь…
Он хотел добавить «бессмертие», но подумал, что прозвучит это полным идиотизмом. Зачем этот дикий Хомоед в машине? Почему он, Игорёк, вынужден его терпеть?
Шалава Зимуля трепалась с Артемием. Перебрав подружек, их мужей, хомячков и собачек, перешла на магазины и теперь рассказывала о каком-то новом бутике, где всё страшно дорого, зато шикарно. Артемий снисходительно возражал, что всё это барахло лежит на каждом городском толчке. Но, оказывается, в этот бутик уже раза два заходила сама Пугачёва. И оба раза осталась довольна. Покончив с бутиком, Зимуля принялась рассказывать, с кем теперь спит примадонна российской эстрады.
На входе в "Золотой сверчок" бдели два негра в гусарских мундирах с меховой опушкой, при аксельбантах и эполетах. Троих друзей они узнали. А на Хомоеда зверски сверкнули глазами и потребовали пригласительный. Тот непринуждённо полез в карман.
– Держите, братцы.
И протянул им обандероленную пачку десятидолларовых купюр, то есть тысячу долларов. Зверское выражение на лицах «гусар» сменилось растерянностью. Гусары переглянулись, один из них быстро принял деньги и сунул под китель мундира.
Хомоед кивнул и прошёл в дверь – большую трёхстворчатую вертушку.
Ни Игорька, ни Весёлого Джафара презентация не интересовала, поэтому они заняли столик подальше от сцены. Игорьку быстро стало хорошо: царила электризующая атмосфера бестолковой московской ночи, гремела, заглушая его невесёлые мысли, музыка. Тех, кто гудел в микрофон со сцены, видно за спинами толпы не было. А там джазировала Лариса Долина, надрывал связки Иосиф Кобзон, потешали грубыми шутками Олейников со Стояновым. Одним словом – тоска смертная.
В своё время Игорёк подкатывался со своей музыкой ко многим звёздным величинам. Музыку тогда он писал и в самом деле неплохую. Но одна величина высокомерно отмахнулась, как от мухи, другая не удостоила приёмом, прочие были не лучше. "Ну и хрен с вами, блейте свою "погоду в доме", – решил, в конце концов, Игорёк и подался к Артемию в музыкальные редакторы.
Потягивая энергетический напиток, Игорёк скучающе разглядывал веселящийся «брильянтовый планктон» и вдруг уснул. И увидел перед собой большого грузного дядьку. Дядька пребывал в крайнем раздражении. Его волосы топорщились ёжиком, он сжимал кулаки, но, сколько ни кричал на Игорька, тот его не слышал. Наконец, что-то прорвало, и он услыхал десятиэтажный мат. Оказалось, дядька напрягался из-за тела Игорька. Оказывается, дядька уже полчаса как должен был этим телом владеть, ведь он подписал договор на очень серьёзных условиях. Дядька вдруг размахнулся и что есть силы заехал Игорьку кулаком в лицо, отчего тот проснулся.
За столиком уже сидел завхоз Теодорих Второй. Укоризненно смотрел на Игорька и грустно качал головой. Сделалось тихо, словно музыка больше не звучала, а многоголосая тусовка враз онемела.
