— Ладно, сейчас хлебнем крепенького — то есть крепко хлебнем. Смотри, настоящий самурайский чай, — Марк уже наливал из термоса заварку. — Бери чашку, пошли в комнату.
В комнате Марк прилег на диван и, неспешно отхлебывая чайного напитка, надолго, минуты на две, задумался. Опять всё смешалось. Опять Кирилл всё спутал. Ох уж эта тонкая психическая организация — примерещится нелегкая, и нате вам, кушайте. Скажите мне на милость, господа двойники, при чем тут эти таинственные мысли? Чьи мысли, отвечайте мне на милость? Зачем я должен на это обращать внимание?
Кирилл, всё это время молча цедивший чай, недвижно взирая на картину «Разлив реки Вачи» с ее грязными обломками льда, словно обмылками, громоздящимися несуразными кучами, внезапно поперхнулся и кашляет. Между вспышками кашля пытается поведать что-то важное:
— Еще… вспомнил… еще.
Тут уж Марк, воспрянув духом, поднимается и звонко колотит Кирилла по спине.
— Ничего-ничего, — приговаривает он, — это помогает. Что вспомнил?
— Меч вспомнил.
— О! Это интересно. Ну и что меч?
— У Мастера Ри не такой. А на этом мече у рукояти знаки, как вспышкой — иероглифы и знак Солнца.
— Э… э… Ты это, тихонько посиди, я должен кое-что вспомнить.
Марк водворяется в любимом кресле и углубляется в общение с дюком Глебуардусом. Он сидит, закрыв глаза, странно бледный, неслышно шевелит губами — без этого дурацкого шевеления пока не выходит.
Дюк обнаруживается всё в той же библиотеке. Только что в гостевой уснул Иван Разбой — вот и чудно. Сам же дюк в напряжении — что покажет первый и решающий опыт. Должен показать, иначе дело швах…
Вторжение двойника успокаивает, то есть отвлекает — настоящее дело, а не бессмысленное ожидание и не эти идиотские мысли «что бы эдакого сделать, дабы затем хорошенько проэкзаменовать Победителя».
Дюк оставляет хождение из угла в угол и немедленно усаживается в кресло. Оба в креслах.
Кирилл сперва с испугом, затем с интересом наблюдает за Марком. Вздыхает — «и ему, видать, несладко», подразумевая этим, что несладко в первую очередь и на самом деле ему, Кириллу Белозёрову, а у остальных так, почти игра, — и отворачивается.
Наконец Марк открывает глаза.
— Ну вот, вспомнил. Значит так, Кирилл, слушай сюда. Внемли! Э-э… Ты не одинок более во вселенной! То есть вы с рыцарем не одиноки.
— Но я и Мастер Ри — одно целое.
— Опять двадцать пять. Боже мой, как ты меня достал своим Мастером Ри. Когда ты, наконец, поймешь, несчастный, что вы разные люди, разные вселенные…
— Вселенные разные, а душа — одна! — выплескивает свою сокровенную идею Кирилл прямо на голову Марка.
— Хм. Е-мое! Ну когда это кончится, когда?.. — Марк обхватил голову руками и качает ею с немалой сокрушенностью. — Как бы тебе поконкретней, — взяв себя в руки, вновь продолжает он. — Только что, у тебя на глазах, я от своего двойника, наследного дюка Глебуардуса узнал, увидел его глазами, что есть такой меч с таким клеймом, и владеет им некто Тимофей Горкин из еще одной вселенной. И скорее всего, но пока не стопроцентно, он тоже твой двойник. Не слишком ли жирно для одной души? По мне — жирновато будет.
Кирилл вскакивает со стула, принимается сновать по комнатенке — два шага к окну, два шага обратно. Он видит, что Марк никак не шутит, но расставаться с облюбованной, выстраданной идеей невмоготу. «Что же теперь, моя душа прозевала целую жизнь, этого, как его… что за нелепое имя?»
— Маркуша, это точно? У меня еще двойник есть?
— Я ж сказал — гипотетически. Впрочем, давай еще раз пообщаюсь. Ты посиди, я мигом.
Вновь всё повторяется — кресло, закрытые очи, бестолковое шевеление губ. Кирилл останавливается у окна и смотрит во двор, на небо, на занимающуюся мартовскую зарю.
Столь лихой способ общения стал возможен благодаря немалым усилиям, изрядным трудам Данилы Голубцова. В мире гипербореев уже прошло довольно времени, он успел повзрослеть. И теперь осуществлял тщательно продуманное — надо было во что бы то ни стало соединить миры, соединить постоянной, надежной связью. Ну а затем, затем они с Пимскими что-нибудь придумают более действенное. Но сперва — живая связь с Глебуардусом.
Так и получилось — Данила впервые нащупал Глебуардуса прямо в кабинете Кэннона Загорски. И не сдержался — хлынул на него своими жизненными эпизодами. А в следующий раз, «поймав» Глебуардуса в библиотеке посреди тягостных раздумий, утопил того в драме своей жизни. Действовал нерасчетливо, в избытке молодого энтузиазма, но дюка повредить психически, по счастию, оказалось невозможно.
До этого знаменательного момента дюк общался мысленно не с самим Голубцовым, а с его воспоминаниями, будто листал страницы. Что ж, дюк собрался с духом и мысленно воззвал к Даниле, хоть и предполагал, что тот с неизбежностью погиб в Беларусси. Он ведь не знал, что тот пребывает в землях Солнца Мира и оттуда посылает ему образы о своей земной жизни.
Ответ пришел не сразу. Даже как-то смутно прозвучало, будто шепот ветра или шум океана. А что прозвучало — не разобрать.
Глебуардус понял — дело не безнадежно. «Стало быть, что? Была не была» — и он подробно представил себе, что это он — Данила Голубцов, пускай даже на горящей броне, и…
— Осторожно, не так резво, наследный принц, — раздался знакомый голос.
— Пимский, скаундрелл, ты? — оторопел дюк.
— Да-да, я.
— Где? Ничегошеньки не вижу.
— Здравствуй, дружище, — послышался иной голос, тоже знакомый, но чей?
— Кто, кто это?
— Разумеется, я, Данила. Наконец ты достучался до нас. Видимо, что-то очень срочное? Хотя твои антиизмерители — что может быть срочнее?
— Марк чает дознаться, требует — кто таков Тимофей Горкин, чей двойник?
— О! Вот до чего дошло. Как-то я потерял Марка из виду. Оставил его, когда он спать ложился. Теперь вижу — зря оставил.
— Всех нас видишь? Где ты?
— В ином мире, в мире гипербореев. Не вышло меня взрывной волной раскрошить. А здесь поразительные возможности. С тобой могу беседовать напрямую, отныне. Знаешь, это великолепное чувство. Впрочем, как понимаю, меня ты только слышишь. Я же тебя отлично вижу и слышу. Итак, о деле. Тимофей Горкин однозначно двойник Кирилла, он же двойник Мастера Ри. Однако как-то не проявил свою двойниковость.
— Спасибо, Данила, поспешу сообщить Марку.
— Погоди. А как он вышел на Тимофея?
— Не знаю. У него спешный разговор с Кириллом. О чем — доложу после.
— Надо бы сейчас.
— Сейчас ему не до этого, впрочем, попытаюсь выяснить.
— Да, выяснить необходимо, — говорит Даниле Пим Пимский, — давай-ка мы сами узнаем, через память.
