Разумеется, хозяин был там. Дремал в древнем кресле-качалке. Эхом из отдалившегося детства меня кольнула ревнивая обида. Эта расшатанная скрипучая конструкция некогда принадлежала карапузу Саньке Быстрову, по мере надобности превращаясь то в ложемент звездолета, то в лихого скакуна, то в палубу пляшущей на волнах каравеллы. И вдруг в летний безмятежный вечер качалка стала сама собой – колыбелью старого человека…
Вглядевшись в лицо Шура, я ужаснулся неприятному открытию. Шур и в самом деле старик. Как же я раньше не замечал? Всегда такой моложавый, подтянутый, вылитый капитан Фракас, он казался намного моложе моего деда. А ведь дед Витя не какой-нибудь обрюзгший завсегдатай Виртуала, нафаршированный искусственными органами. И вот на тебе! Припухшие суставы, пятна пигмента на сухой коже, тощую шею распирает острый кадык, голова запрокинута, из распущенного рта на подбородок стекает тягучая слюна.
Даже не верится, что этот ветхозаветный старец учил меня приемам классической борьбы, когда стало понятно, что ни к абоксу, ни к мечевому бою у Быстрова-самого-младшего никаких способностей, взбегал со мною, шестилетним, подмышкой на вершину самого высокого в окрестностях холма, доставал со дна Щучьего озера громадных раков-мутантов. В отсутствии родителей, без вести пропавших где-то в Большом мусорном поясе, Шур заменил мне отца…
Я прислонился к перилам, сделав вид, что любуюсь открывшимся видом. А полюбоваться было чем… Черные полукружья холмов неравномерным пунктиром прерывали багряную полосу заката. Холодный брильянт Венеры словно вобрал в себя свет умирающего дня. Я читал, что древним Звезда Утренняя и Вечерняя казалась воплощением небесной красоты. Знали бы они, что брильянт-то фальшивый…
Я разглядел в зените нитяной просверк Первого кольца. Если очень сильно постараться, то можно заметить, что серебряная нить расслаивается – старое Кольцо обрело второй ярус. Где-то там, у испытательного терминала, пришвартован «Вестник богов» – первый туристический космолайнер, вскоре отправляющийся к Меркурию.
В космос мне не хотелось. Никогда. Разумеется, я бывал на Марсе, в гостях у дяди Рюга и тети Памелы, когда они еще там жили, но перемещался обычным способом, нуль-транспортировкой. А вот чувствовать в руках настоящий пилотажный штурвал или тугие струны М-импульсов, «протянутые» от спинного мозга пилота к спинтронным мозгам корабельных искинов, не имел ни малейшего желания.
Ну, положим, не от спинного, и не напрямую от мозга, но звучит-то красиво: от спинного – к спинтронному…
Конечно, в малолетстве я мечтал разыскать сгинувших в космосе родителей, а заодно и волшебного кота Мафу, без которого Шур так скучает, но, когда подрос, понял, что это лишь глупые детские грезы…
Вспомнилась реклама, которую полгода гоняли по мульти-TV. Просторные каюты, отделанные ценными породами дерева, – а вы как думали, – вместительный бассейн с искусственным пляжем, смотровые палубы с шезлонгами, два ресторана, четыре бара, вышколенная прислуга. Шик, блеск, труляля… Не удивительно, что очередь желающих прокатиться к Солнцу и обратно выстроилась от Новой Зеландии до Ньюфаундленда, но Мировой Совет Фаланстеров решил отправить в первый рейс всяких знаменитостей. Спортсменов, артистов, сочинителей виртукомиксов. Из людей толковых на борту, по моим сведениям, должны были оказаться только дядя Хо и тетя Несси, то бишь, генеральный конструктор «Вестника» мистер Холмс Уотсон и лауреат возобновленной Нобелевской премии математик мисс Агнесс Шерман, в качестве премиальных получившая билет на это чудо-юдо космической техники. Шур по этому поводу, премии тёти Несси, в смысле, съязвил что-то насчёт Нобеля, перевернувшегося в гробу, а на просьбу разъяснить лишь хмыкнул нечленораздельно.
Нет, не завидую я этим счастливчикам. Ведь ясно же, что не полет это будет, а скука смертная. Обжорство, поглощение крепких и не очень напитков, танцы до упаду, флирт разной степени тяжести и фальшивые, как Венера, ужасные опасности и стр-рашные приключения.
Хотя, подумалось мне, можно было бы напроситься по знакомству. Генеральный конструктор не отказал бы отпрыску своего бывшего капитана, но просить, умолять, канючить – стыдно. Тем более, сыну Быстрова…
Скрипнуло кресло. Я обернулся. Шур пристально без улыбки смотрел на меня, словно не узнавал. Ни в позе, ни в лице его не было и следа старческой расслабленности.
– Ага, тезка уже здесь! – сказал он, вставая.
Я, со слоновьей, как сказал бы мой тренер, грацией перемахнул через перила и порывисто обнял наставника.
– Ну будет, – проговорил Шур, отстраняясь. – Я тоже тебе рад, но давай обойдемся без телячьих нежностей. И, знаешь что, пойдем-ка в дом, чай пить. Здесь что-то знобковато…
Мне было скорее душно, но спорить я не стал. Дед с бабкой увлеклись в последнее время субтропическими экзотами и поэтому поддерживали в окрестностях подходящий климат. Поместью Шура досталось по касательной, но его неухоженный сад, древний дом и сам он, похоже, страдали от избытка сырости. В доме же микроклимат, видимо, вполне отвечал требованиям хозяина. Дышалось здесь легче, чем на веранде, но, как по мне, было жарковато.
Шур свистнул механорга-сервировщика и тот как всегда ловко развернул силовую столешницу, на которой, будто по волшебству, возник самовар с пузатым заварочным чайником под тряпичной куклой в сарафане и кокошнике, чашки, блюдца, сахарница и сухарница, вазочка с брусничным вареньем и корзинка с горячими бубликами. В детстве эта славянская буколика казалась мне смешной, сейчас же скорее трогательной. Вдруг подумалось, что не скоро еще удастся мне поучаствовать в знаменитом брусничном чаепитии у Шура и я, не откладывая дела, приступил к угощению.
Шур не мешал мне насыщаться, свято следуя своему правилу – дать гостю надуться чаю от души, а уж потом вести с ним важные разговоры. Прихлебывая из блюдечка, он сквозь пар посматривал в мою сторону. Что ж, всё ясно. Яснее пареной репы. Оценивающим взглядом Шур смотрит, когда желает осчастливить А. Быстрова очередным ответственным поручением. Случалось такое всего несколько раз, но практический смысл всегда оставался для меня загадкой.
Ну вот, скажем, в прошлом году. Вручил мне плоский прямоугольный предмет, название и предназначение которого я вспомнил не сразу, и велел доставить в фаланстер Райские кущи, что на острове в архипелаге Самоа, в резиденцию председателя МСФ Ференца Дьёра. При этом строго-настрого запретил пользоваться телепортом. Пришлось лететь через полмира на его коптере, несколько устаревшей, но дивно послушной машине. Последнему обстоятельству я, сами понимаете, был только рад.
Приземление коптера и мой торжественный выход с папкой для бумаг – именно так называлась эта прямоугольная хреновина! – вызвало на островке небольшой переполох. Ведь это только звучит так внушительно: резиденция председателя МСФ, а на деле – вполне заурядный тропический фаланстер. Комфортабельные хижины, полуголые мужчины и женщины. Днем нежатся в тени кокосовых пальм, на закате купаются в лагуне. А между коктейлями обсуждают мировые проблемы.
Признаться, я был слегка разочарован. Я наш Мировой Совет как-то иначе себе представлял. То есть, никакого определенного представления не было. Мерещилось нечто грандиозное, возвышенное, со спиральными спусками и роскошными пандусами… Ну да Шур с ними…
