Была полночь. Всего лишь полночь. Раньше он в это время
суток даже не собирался ложиться, но теперь отправлялся в постель не позднее
десяти, поскольку просто не оставалось сил, чтобы продолжать бодрствовать.
Он отлично помнил, как принял перед сном свое лекарство, две
таблетки. Дозы должно было хватить до шести утра. Но живот разрывался болью,
причем она была какой-то новой породы. Боль-мутант, мощное ледяное существо,
покрытое влажной крупной чешуей, вроде бы металлической, но живой, способной
шевелиться, поскольку каждая пластина причиняла отдельное страдание. Тысячи
пластин, тысячи оттенков страдания.
Владимир Марленович попытался встать, но чешуйчатая гадина
не дала. Стоило совсем немного приподняться на подушке, и боль пронзила с такой
силой, что он закричал. Гадина внутри него откликнулась, задрала вверх то, что
должно быть у нее мордой, и издала причудливый долгий звук, похожий
одновременно и на вой ночного ветра, и на рев реактивного двигателя. Краешком
уплывающего сознания генерал понял, что гадина внутри него воет, обращаясь во
мрак, из коего явилась и куда уйдет уже вместе с ним, с генералом.
Владимир Марленович закричал еще раз и вой повторился. Он
был не менее тосклив и безнадежен, чем его крик.
"Если я умираю, то скорей, пожалуйста, скорей, не могу
терпеть", - то ли прошептал, то ли подумал генерал и услышал тяжелые шаги
по лестнице.
Они с Натальей Марковной давно уже не спали вместе. Их общая
спальня находилась внизу, генеральша спала там, а эта, верхняя, с полукруглым
окном, считалась гостевой. Сначала генерал уходил сюда просто почитать, потом
переселился совсем и даже дверь запирал на ночь, так ему было спокойнее.
Тихий стук и голос жены донеслись, до него издалека, он не
разобрал, что она там, за дверью, говорила, но ему стало немного легче. Он не
один, не наедине с таинственной беспощадной тварью внутри него. Сейчас войдет
Наташа, он попросит лекарство, сжует сразу четыре таблетки, и гадина уснет на
час, на десять минут, не важно. Лишь бы хоть немного отдохнуть от боли.
Но Наташа все не входила. Стук повторился, уже громче, и
генерал услышал, как она кричит звонко и тревожно:
- Володя, открой!
Он вспомнил, что дверь заперта. Встать и открыть было так же
невозможно, Как дойти до ванной и достать с полки банку с лекарством.
- Володя, ты слышишь меня? Ответь, пожалуйста!
Ее голос дрожал. Она плакала. Он не выносил ее слез. Именно
поэтому он пока не сказал ей, чем болен на самом деле. Он знал, что она
заплачет, тихо, горько, а потом, успокоившись, будет говорить и думать только
об этом и жизнь его кончится значительно раньше, чем он умрет.
Каждый взгляд, каждый вздох она посвятит его страшной
неизлечимой болезни. Она самоотверженно и честно взвалит на себя заботу о нем,
немощном. И тогда у него не останется сил бороться. Болеют слабые. Сильный
человек гонит из себя болезнь, сильный может выгнать даже рак. Нельзя жалеть
себя и принимать чужую жалость. На жалости, как на жирном черноземе, болезнь
растет до невероятных размеров, становится больше самого человека и сжирает
его. Так говорил командир учебного десантного подразделения больше сорока лет
назад. Курсант Володя Герасимов учился прыгать с парашютом и проходить многие
километры по тайге, по болотам, по пустыне, побеждать холод, зной, жажду,
голод, сон, страх, боль, жалость.
"Когда тебя бьют или пытают, если ты не можешь
сопротивляться, прими боль с радостью. Ты должен получать от нее удовольствие,
ты должен страстно желать, чтобы стало еще больней, чтобы боль разгоралась все
ярче, как будто ты замерз, а она - костер, который тебя греет. Только тогда ты
выдержишь и не сломаешься".
Так учили на одном из спецкурсов в Высшей школе КГБ. Слушатель
Герасимов учился допрашивать и не отвечать на вопросы. Причинять боль и терпеть
боль. Эта часть оставалась теорией. Слушателям объясняли, какие точки на теле
человека наиболее болезненны, и показывали эти точки на гипсовых макетах. Учили
бить больно, но без следов и чтобы допрашиваемый не отключался от болевого шока
ибо тогда будет потеряно время.
Преподаватель, подполковник пятидесяти двух лет, маленький
серый человек с ленинской лысиной и ласковой кличкой Чижик, еще совсем недавно,
при Берии, работал следователем и умел выбивать любые показания. Многим его
коллег к концу пятидесятых отправили на пенсию, но Чижик остался в органах,
правда, перешел на преподавательскую работу. Неизвестно, довелось ли ему
испытать настоящую боль на собственной шкуре, но в том, что он был большим
специалистом по человеческим страданиям, никто не сомневался.
Владимира Марленовича никогда не пытали, но однажды в юности
очень сильно били.
В знаменитой школе 101, филиале Высшей школы КГБ, учебная
группа отрабатывала приемы наружного наблюдения. Разбивались на две подгруппы.
Одни следили, стараясь оставаться незаметными, другие пытались оторваться. В
тот злосчастный день Володя Герасимов уходил от "хвостов". Ему надо
было оторваться, незаметно подобраться к своему тайнику и достать оттуда
контейнер с секретом. Он плутал по Москве весь день, менял маршруты, выпрыгивал
из закрывающихся дверей троллейбусов и вагонов метро, нырял в проходные дворы.
Оторваться удалось только к полуночи.
Был январь, в Москве стояли лютые морозы. Тайник он устроил
заранее и место выбрал отличное. На Нижней Масловке, неподалеку от стадиона
"Динамо", вилась цепь проходных дворов, жилые дома перемежались с
нежилыми, деревянными, назначенными на снос. Некоторые подъезды оставались
открытыми и внутри было настоящее шпионское раздолье. Разломанные лестницы,
разрушенные стены квартир, клочья обоев, обломки мебели, рваные вонючие
матрацы, дыры, отверстия, щели. Тайников такое множество, что только выбирай,
прячь и не забудь, куда спрятал. Даже если залезет кто-то другой - алкаши,
бродяги, дети, собаки, кошки, то почти невероятно, чтобы наткнулись на твой
тайник. А если вдруг тебя выследит своя наружка, то ты успеешь расстегнуть
штаны. Спокойно, ребята. Я зашел отлить.
Володя дважды прошмыгнул мимо заветного трехэтажного дома,
проверил, убедился, что вокруг ни души и нырнул в подъезд. Несмотря, на мороз
воняло там нестерпимо. Он чиркнул спичкой, осветил на несколько секунд косую
деревянную лестницу, покрытую желтой вонючей наледью. Он заранее, при дневном
свете, изучил здесь каждый квадратный сантиметр пространства, чтобы потом,
когда придет за контейнером ночью, не ошибиться.
Тайник он устроил в квартире на втором этаже. Там от стены
отстал большой плотный лоскут обоев, и за ним была удобная ниша, прикрытая
куском штукатурки. Не спеша миновал два лестничных пролета, зашел в нужную
комнату, еще раз чиркнул спичкой, осветил тайник, достал контейнер. Это была
коробка от папирос "Герцеговина-флор". Внутри для полной
достоверности лежал рулончик микропленки. Володя сунул коробку в карман и вдруг
отчетливо услышал шаги и голоса.
