- Каких скетчерсов, Шура?
- Тех самых ботинок, ну я рассказывала тебе, они огромные и
плоские, будто на них слон посидел.
- Ты же говорила, что они уже вышли моды.
- Мама, это гриндерсы вышли из моды,-презрительно сморщилась
Шура, - а скетчерсы только вошли. Ты обещала, что, если я получу пять баллов за
городскую контрошку, мы поедем покупать скетчерсы. Так что мы с тобой садимся в
машину и отправляемся в "Рамстор". Там и пообедаем.
Меньше всего Юле хотелось оказаться сейчас в огромном
торговом центре. Она терпеть не могла походы по магазинам, особенно по большим
и многолюдным. Обычно через двадцати минут у нее начинала слегка кружиться
голова, через сорок подкашивались колени. Но Шура была неумолима. Ботинки, на
которых посидел слон, казались ей символом абсолютного счастья. Недавно таким
же символом служила кожаная летная куртка. Купив ее, Шура пела от счастья около
трех дней, потом затихла, убрала куртку в шкаф и вскоре мучительно захотела
скетчерсы. Они ей даже снились иногда, как раньше снилась куртка, а еще раньше
длинная узкая юбка с железной молнией и другие вещи, ныне забытые, запиханные в
мертвую глубину шкафа либо сосланные на антресоли навечно.
"Возраст, возраст, будь он неладен", - повторяла
про себя Юля, одеваясь и поглядывая искоса на дочь, которая, как стреноженная
лошадка, нетерпеливо перебирала ногами и дула на свою длинную русую челку.
- Мам, почему тебя никто не охраняет? - спросила Шура, когда
они подошли к машине.
- Зачем?
- А вдруг террористу не понравится, как ты оперируешь его
знаменитую подружку? Ну мало ли, окажется, что ваши взгляды на женскую красоту
не совпадают...
- Перестань.
- Я, конечно, перестану. Но, между прочим, вон тот черный
"Ауди" никогда раньше в нашем дворе не стоял, а теперь торчит каждый
день, причем не пустой, а с пассажирами. Спорим, он сейчас поедет за нами?
- Спорим, нет?! - раздраженно рявкнула Юля и завела машину,
даже не взглянув туда, куда указывала дочь.
- Я не понимаю, почему ты злишься, - Шура дернула плечиком и
надулась.
Несколько минут ехали молча. Юля включила музыку. Шура
принялась машинально подпевать сестрам Берри, исполнила вместе с ними пару
песен и вдруг замолчала на полуслове, застыла с открытым ртом, уставилась в
зеркало, как загипнотизированная и прошептала:
- Мам, ты будешь смеяться, но этот "Ауди" правда
едет за нами.
В зеркале Юля видела множество машин. Был час пик, по
Бутырскому валу медленно двигался разноцветный поток. Возможно, в нем были
"Ауди" черного цвета, и красного, и зеленого, и какого угодно.
- Конечно, я буду смеяться, Шурище. Неужели тебе мало
сладкого предвкушения покупки клоунских башмаков и ты хочешь по дороге поиграть
в детективный телесериал для полноты впечатлений? Или на тебя так сильно
подействовала беседа с одноклассницами, фанатками Анжелы и ты поверила, что
твоя скромная мама получила из рук чеченского террориста чемодан долларов?
- Мам, тот человек, длинный, худой, в очках, - тихо,
задумчиво проговорила Шура, продолжая глядеть в зеркало, - он приходил к нам
ночью, вы сидели на кухне, ты еще сказала, что это по работе, а потом уехала в
командировку...
Позади громко загудели. Следовало прибавить скорость, пробка
почти рассосалась, но Юля не успела заметить этого и продолжала ехать очень
медленно.
- Ну, Шурище, что ты хотела спросить?
- Он был из ФСБ?
- Почему ты так решила?
- Мама, ответь, пожалуйста честно, без фокусов, да или нет.
- Нет, Шура. Нет. Успокойся. Чтобы ты не выдумывала всякой
ерунды, я расскажу тебе то, о чем рассказывать не имею права никому даже самой
себе. Этот человек обратился ко мне по рекомендации Петра Аркадьевича. Он
секретарь одного важного правительственного чиновника. У чиновника есть жена,
которой срочно потребовалась пластическая операция. В клинику, даже в нашу, она
ложиться не хотела. За границу отправляться тоже не желала.
- Почему?
- Ну не знаю. Придурь у нее такая. Впрочем, она мне
призналась, что боится надолго оставлять своего мужа без присмотра. Пришлось
оперировать ее дома. Дом находится под Москвой, довольно далеко. Вот тебе моя
командировка.
- Нормально!-Шура покачала головой и перестала наконец
глядеть в зеркало. - Но для операции нужна куча всякого оборудования.
- Завезли, - криво усмехнулась Юля, - причем такое, какого
нет даже в нашей клинике.
- А потом куда дели?
- Продали нам по дешевке. Петр Аркадьевич был очень доволен.
Надеюсь, не надо объяснять, что в школе ты это ни с кем обсуждать не будешь?
- Мам, ну ты за кого меня принимаешь? Я что, глупая совсем,
да? А этой чиновничьей жене сколько лет?
- Пятьдесят пять.
- И чего ты ей делала?
- Обычную подтяжку. Пластику век. Ничего особенного.
- Какой у них дом? Дети есть?
Оставшуюся часть пути Юля рассказывала о жизни чиновничьей
четы, о сказочных интерьерах, о джакузи с золотыми кранами, о горничных в белых
фартучках и мрачных громилах-охранниках, о теннисе и гольфе, о детях, внуках и
двух красавицах афганских борзых, о железном характере дамы, которую она
оперировала. К огромной стоянке перед торговым центром они подъехали в тот
момент, когда Юля описывала прощальный ужин у камина с французским белым вином
"Шато Ла Лувьер", с куропатками, подстреленными лично хозяином.
- Я видела, как чернокожий повар в белом крахмальном колпаке
жарил их на вертеле, на открытом огне,- говорила Юля, отыскивая удобное место
для парковки, - это был классический балет.
- Мам, а почему повар черный? - спросила Шура, когда они
вышли из машины.
- Он родился в Марокко. Как ты знаешь эта страна долго была
французской колонией. Он потомственный повар, обучался в Париже, у Максима. И
зовут его Макс.
- А чиновница тоже ела куропаток?
- Для нее был приготовлен паштет из их крошечных нежнейших
печенок. Она еще не могла жевать.
Как только они оказались внутри, Шура тут же поволокла ее за
руку к магазину, где продавались клоунские ботинки, не спеша перемерила все
модели, наконец выбрала, тут же надела и, возбужденная, совершенно счастливая,
потребовала купить что-нибудь для мамы, потому что иначе будет несправедливо.
