Резвой рысью кобыла вбежала на площадь. И замерла, как вкопанная — резко натянутые поводья дернули железо, едва не порвавшее мягкие конские губы.
Ргохо явно грабили.
Почему-то нигде не было видно ни одного взрослого мужчины, не считая двух немолодых северян. Один лежал навзничь, снег под ним слегка подтаял и окрасился карминно-алым. Второй, сжимавший топор, спокойно сидел на скамейке. Его голова лежала в десятке футов.
Двери в большинстве домов были распахнуты настежь, где-то надрывался плачем ребенок, на ближайшем крыльце вжималась в угол перепуганная насмерть женщина с безумным взглядом, прижимавшая к себе запеленатое дитя.
А на площади гарцевали несколько всадников в плащах из цельных варжьих шкур. На миг Альвариэ стало страшно — Черных Варгов, самую опасную и безжалостную банду всего восточного отрога гор, она просто не могла не узнать. Здесь, судя по всему, банда присутствовала не в полном составе, но и того хватало на небольшой поселок, в котором остались только женщины и дети.
Предводитель бандитов, рослый и грузный варвар в капюшоне, изображавшем варжью морду, тряс за грудки юношу лет восемнадцати. Тот что-то кричал, вяло пытаясь освободиться. На Альвариэ внимания пока что не обратили.
— Собачье семя, я тебя последний раз спрашиваю — у кого в поселке есть золото? — Черный Варг в очередной раз встряхнул парнишку.
— Благородный господин, я не знаю! Я всего три дня в этой деревне, я не знаю! Я просто сын купца, я не живу здесь!
— Идиот! Кто приходил продавать шкуры к твоему папаше? — Варг бросил жертву на утоптанный снег, несколько раз как следует пнул. Тот разревелся.
— Господин, я не помню! Господин, не бейте, я правда не помню! — он валялся в снегу, размазывая по лицу кровавые сопли и слезы. Альвариэ стало противно.
— Вспоминай, вспоминай! — бандит, изловчившись, пнул юнца в пах — не очень сильно, но тому хватило.
Разогнувшись, он начал говорить. Точнее — показывать пальцем на согнанных в кучу женщин.
Альвариэ, наконец, поняла. Сегодня выпал День Охоты этого месяца, когда все охотники и воины деревни вместе выезжают к тотему своего края. Как правило, тотем находится не более чем в трех-четырех часах езды от деревни, и варвары успевают обернуться за один день. День Охоты считается священным для любого северянина, в этот день категорически запрещено нападать на оставшиеся беззащитными деревни, даже если речь идет о кровной мести. К тотему едут не только мужчины — едет каждый, кто держал в руках оружие и охотился либо сражался в настоящем, не тренировочном, бою. Едут мужчины, женщины, мальчики, иногда даже девочки, хотя они — реже. Едут все, кто мог бы защищать деревню, ибо закон гласит — «не войдет никто в жилище с недобрыми намерениями, ибо сие оскорбление богам охоты и богам боя, и не будет больше удачи ни в одном, ни в другом, ежели закон сей преступить».
Но Черным Варгам законы писаны не были.
Сын заезжего купчишки, недоразумение, по ошибке природы именующееся «мужчиной», глотал сопли и слезы вперемешку с кровью, указывая на жен, мужья которых продавали его отцу шкуры. Варги бросились грабить, кто-то походя двинул кулаком в лицо немолодой женщине, когда она упала — пнул в лицо, сплюнул.
— А не хрен было заливать, сука старая!
Альвариэ не была дурой. И прекрасно понимала, что одна против двух десятков Черных Варгов не сможет сделать ничего. Поэтому она заставила кобылу тихо отойти на несколько шагов, а когда они обе скрылись за углом одного из домов, девушка бросила ее в сумасшедший галоп.
Предупредить. Пусть кто-нибудь останется с телегой, а остальные помчат на выручку в деревню. Пятнадцать хорошо вооруженных обученных воинов сметут разбойников одним ударом.
Так и получилось. Выслушав короткий и содержательный, хоть и несколько сумбурный рассказ дочери, Гельхар не раздумывая оставил обоз на младшего сына — ему только недавно сровнялось четырнадцать — а прочие, возглавляемые им самим, галопом рванули в Ргохо.
Все было кончено буквально за несколько минут. Со стороны нападавших даже никто не погиб — только младший брат Гельхара получил тяжелую рану, но его быстро перевязали, и жизни ничто не угрожало.
Альвариэ же, самолично оборвавшая жизнь одного Варга, и оглушившая второго, радоваться победе не спешила. Спешившись, она бегом пересекла площадь, вытащила из-под крыльца забившегося туда во время атаки Гельхара парня, и швырнула его прямо в перемешанный копытами снег, густо разбавленный кровью.
Девушка не помнила, что она тогда кричала, какими словами называла молодого никчему, зато в память прекрасно врезались костяшки пальцев, отбитые о его физиономию. Что самое противное, купченок не был ни болен, ни слаб — он просто был… никчемным. Слабаком. Трусом.
Вскоре вернулись от тотема мужчины Ргохо. Пока все шумно приветствовали друг друга, Гельхар объяснял, что произошло, и так далее, от толпы отделился незнакомый Альвариэ человек. Он сноровисто для его габаритов — весом приезжий не уступал отцу Альвариэ, но при том был на голову ниже и раза в три шире в области живота — спрыгнул с седла, и бросился к уже минут десять рыдающему возле того же крыльца юнцу.
— Анри, малыш, ты жив? Тебя не ранили? Ты… — тут он разглядел роскошные синяки, коими было разукрашено почти все лицо «малыша». — Какая скотина это сделала? Его убили, или взяли в плен?
— Это она, это она! — завопил вдруг парень, одной рукой продолжая размазывать по лицу слезы, а пальцем второй тыкая в Альвариэ.
Гельхар вмешался вовремя. Он холодно объяснил купцу, что сыночку попало поделом, что будь он папашей этого сопляка, то ему было бы стыдно, и так далее. Купец не внял и не согласился, но понимая, что в данном случае сила не на его стороне, утих. Ограничился тем, что подошел к Альвариэ, и злобно глядя на нее, тихо произнес:
— Ты запомнишь этот день, тварь. Я тебе это с рук не спущу.
Тогда девушка позволила себе презрительно фыркнуть и пройти мимо купца, едва не задев его плечом.
А через два дня, когда она вышла ночью подышать свежим воздухом — в комнате, где они остановились, стояла нестерпимая духота — и села на несколько минут на сваленные за домом бревна, любуясь звездным небом, звезд вдруг стало невероятно много, а потом они все погасли.
Когда северянка пришла в себя, первое, что она почувствовала, была тупая ноющая боль в затылке. Потом — холод. А следом — страх.
Она, обнаженная, лежала на снегу. Запястья и лодыжки охватывали тугие ременные петли, распиная девушку в позе косого креста. Рядом разговаривали люди.
— Вылить на нее ведро воды — вмиг очухается! — возбужденно говорил один. Альвариэ с отвращением и ужасом узнала в нем купеческого сыночка.
— Анри, малыш, не торопись так. Она слишком быстро замерзнет, и даже ты не успеешь отомстить, а ведь надо еще ребятам поразвлечься дать.
— Ну пап, я уже устал ждать! Я хочу сейчас! Эй, сука, вставай давай! — он пребольно ударил связанную жертву по ребрам. Северянка прикусила язык, но сдержать сдавленного крика не смогла. — Во, сама очнулась! Отлично!
