Четвертая ночь — уже в Ан'гидеале, ее он вновь провел у постели полуэльфа, на этот раз — вместе с Лэртой. Воспоминанием этой ночи стал страх. Страх, охвативший сердце и разум в тот момент, когда целительница, тяжело вздохнув и с трудом уняв дрожь в руках, влила между запекшихся губ содержимое маленького флакончика темно-красного стекла. Тэйнар навсегда запомнил ее слова: «Это либо убьет его, либо вылечит». В тот момент он и испытал совершенно новый, доселе незнакомый ему страх: страх за жизнь того, кто дорог. Когда через час Лэрта последний раз промокнула испарину со лба юноши, той же тряпкой вытерла свой лоб, и вымученно улыбнулась, сказав: «Все позади. В этот раз он точно выживет», Тэйнар почувствовал, словно с души свалился увесистый камень размером с гору, на которой стоял Ан'гидеаль.
Потом были другие долгие ночи, в той же комнате, порой бессонные, порой — полные неясных, смутных кошмаров, а иногда — глубокие, от засыпания до пробуждения. Анжей почти не приходил в себя, Лэрта говорила — это нормально, ему нужен сон и еще раз сон. Когда юноша просыпался, она поила его бульоном, а Тэйнару все никак не удавалось оказаться в корчме в этот момент, убедиться, что его не обманывают, что Анжей и впрямь поправляется. В четвертую, а может, в пятую ночь он проснулся от крика полуэльфа. Анжей метался в бреду, судорожно мял простыни, и звал его, Тэйнара. Звал — и дозвался. Тэйнар сел рядом на кровать, коснулся руки полуэльфа, не поморщился, когда длинные пальцы вцепились в ладонь до боли, до синяков. Он сидел так примерно полчаса, говорил что-то успокаивающее вполголоса, и это помогло — больной затих, дыхание выровнялось. Он спал — спокойно, глубоко. Но Тэйнар не сразу ушел. Ему самому нужно было побыть не-одному. Ему нужно было учиться быть не-одному.
А потом еще раз было чувство сперва страха, а затем — небывалого облегчения, когда встретившая его вечером на пороге корчмы Лэрта сообщила, что Анжей пришел в себя. И в результате — ощущение обмана, обиды на судьбу за то, что этот вечер оказался безнадежно испорчен такой ерундой. Сейчас Тэйнар не понимал, почему так взъелся на юношу в тот момент. Скорее всего, именно из-за обиды, из-за того, что нельзя просто порадоваться вместе, снова поговорить о чем-нибудь, из-за того, что пришлось думать о деньгах вместо этой общей на двоих радости.
Хрустел снег, скрипело седло. Плетущий плюнул на технику безопасности, достал сигареты и огниво, с четвертой попытки прикурил на ветру. Проклятый караван, тащившийся с черепашьей скоростью, жутко раздражал его — ведь если бы не эти телеги и возки, можно было бы пустить коня галопом, и уже часа через четыре увидеть Анжея, едва заметно улыбнуться ему — улыбаться иначе Тэйнар просто не умел. Он вообще не умел проявлять эмоции, возможно, потому, что не так уж часто их испытывал.
А еще не давало покоя смутное, неоформленное предчувствие чего-то дурного. Кто бы знал, как сложно было сдержаться, не послать коня в карьер, а тащиться со скоростью каравана, считая каждую оставшуюся до Ан'гидеаля милю.
Миль было не так уж и много. Еще не стемнело, как возки и телеги вползли в город, проползли по улицам, и остановились у складов. Тэйнар облегченно выдохнул — контракт выполнен, теперь можно было оставить все вопросы с получением оплаты на Альвариэ и Велена, а самому спокойным шагом завести коня за угол, чтобы никто не видел, как несчастный жеребец с места сорвался в галоп, распугивая случайных прохожих.
Корчма на другом конце города, это семь минут скачки. Вполне достаточно, чтобы вспомнить, как он уезжал, и ощутить очередное новое чувство — чувство вины.
Лэрта разбудила его перед рассветом.
— Ваш караван отправляется через полтора часа, а через час вы должны быть у складов, — негромко, чтобы не разбудить Анжея, проговорила она. Тэйнар кивнул, протер глаза, отгоняя сонную одурь.
— Они уже проснулись?
— Да, они собирают вещи. Ты спустишься на завтрак?
Он несколько секунд подумал.
— Нет. Лучше позови всех сюда. От вчерашнего анжеевского пира осталась куча снеди, так что лучше поедим здесь, чтобы не пропало.
Анжей проснулся, когда завтрак был в разгаре. Высунул растрепанную голову из-под одеяла, оглядел всех сонным взглядом.
— Доброе утро.
Тэйнар коротко кивнул. Он все еще был зол за эту совершенно неоправданную сумасшедшую трату, и не горел желанием разговаривать. Велен и Альвариэ вообще проигнорировали полуэльфа, и только Лэрта пожелала доброго утра в ответ.
— А с вами позавтракать можно?
Не говоря ни слова, плетущий встал с края кровати и пересел на табурет, освобождая юноше место. Анжей проводил его по-детски обиженным взглядом, но все же сел к столу. Есть ничего не стал, просто сидел, переводя взгляд с Тэйнара на остальных, и обратно.
— А что случилось? — несмело спросил он минут через пять.
Северянка резко встала, с грохотом уронив табурет, гневно посмотрела на полуэльфа, явно хотела было что-то сказать — но Лэрта, коснувшись плеча, остановила ее. Ллинайт смерила Анжея еще одним гневно-презрительным взглядом и вышла, хлопнув напоследок дверью. Велен последовал за ней, правда, дверью хлопать не стал.
Ничего не понимающий, Анжей отодвинулся на дальний угол кровати, натянул плед по самые глаза, и с застывшим испугом следил за каждым движением светловолосого, методично разделывавшего и поглощавшего угря.
— Тэйнар, — наконец, тихонько позвал он. — Все же, что случилось?
Тот аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой, вытер губы салфеткой, встал, взял с кровати собранную дорожную сумку.
— Я тебе вчера уже все объяснил, — ровным, безэмоциональным голосом ответил он. — Лэрта, мне пора.
— Тэйнар, куда ты?
— Зарабатывать деньги. Вернусь через неделю, может, чуть больше.
— Пойдем, провожу тебя, — целительница тоже встала.
В какой-то момент казалось, что полуэльф сейчас попытается встать, поймать светловолосого за рукав, заставить все объяснить. Он подался вперед, не отводя взгляда от плетущего, нервно кусая губы, явно сдерживая слезы. Но нет — не попытался. Наоборот, зло прищурил глаза, откинулся обратно на подушку, с делано независимым видом отвернулся к стене.
И только когда дверь за Тэйнаром и Лэртой закрылась… впрочем, этого сам Тэйнар знать уже не мог.
Чем ближе корчма — тем сильнее, явственнее, больнее грызет сердце дурное предчувствие. Он спрыгнул с седла на ходу, бросил поводья мальчишке-конюшему, взбежал по шатким ступеням крыльца, распахнул дверь…
…совершенно спокойно, ничем не выдавая эмоций, вошел в зал. Окинул столы спокойным взглядом — никого. Вернее — никого, кто мог бы чем-либо заинтересовать. Точно так же спокойно поднялся наверх, заставил себя постучаться сперва в комнату Лэрты — тишина. В собственную, на двоих с Анжеем комнату он тоже постучался, на всякий случай. Тишина.
В комнате никого не было.
