– Думаешь, Огненная Собака?..
– Больше никто собак послать не может. Такая собака всегда за человеком идет, а тут сама прибежала. Она Огненной Собаке подчинилась, ее поручение выполнила. Да ты же сам видел, как она волосы шишиморе сожгла! А это уж только Огненная Собака может. Огненная Собака через всех других собак города действовать может. А уж сжигать – это только она, и никто другой. Тем более через чужие глаза…
– Такие же, только коричневые, почти рыжие, у городских ворот, я видел, сидят, – сказал юноша. – Тоже спокойные. Не лают, не сторожа.
– Да, они и рыжие бывают, и черные, и белые с черным, и серые, но таких сейчас стало мало. Все они в городе живут, и все людям помогают, где могут. Больше сети с рыбаками тягают… Иногда купцы наши их с собой в плавание берут. Бывали случаи, когда ладья разбивается, а собака человека спасает. Вытягивает на берег. Такая уж это собака. Когда нужно, они и охраной станут. А подчиняются все они Огненной Собаке. Что та велит, то они и делают. Я потому и думаю, что на берег этого пса Огненная Собака прислала. Специально, тебя спасти. Нужен ты зачем-то людям, городу нужен, вот и прислала. Она, как волхвы говорят, все наперед знает.
– А как она прислать может? – не понял простодушный Ансгар.
– Пролаяла что-то, – подсказал Титмар. – Как еще собаки говорят…
Хлюп засмеялся.
– Подумала и прислала. Ей это не трудно. А потом и волосы шишиморе подожгла. Что видят глаза любой городской собаки, то видят и глаза Огненной Собаки. Ни одна простая собака волосы поджечь не может, а Огненная Собака в один миг Ксюню лысой сделала… Вот ей шиш
[88]
родимый вечерком-то наложит кулаком по этой лысине… И все силы из головы вышибет, чтоб дрын больше ни у кого не вырывала. Шиши всегда волосами своих шишиг гордятся. Друг перед другом, я слышал, хвастают… Но против Огненной Собаки что шишига, что шиш – ничто…
– Она что, Огненная Собака – местный бог? – спросил Титмар, с трудом переводя дыхание. Быстрая ходьба для кормчего оказалась тяжелым испытанием.
– Боги и у людей, и у нелюдей здесь другие, – ухмыльнулся Хлюп. – А Огненная Собака просто-напросто хранительница города
[89]
. У вас же есть тоже какие-то хранители… Хаствит вот про драконов подумал. А здесь – Огненная Собака… Говорят, это с древних времен повелось. Племя выбрало себе охрану, и с тех пор Собака их охраняет… И помогает она людям… Но только тем, кто честное дело делает… В обмане бояться ее след – накажет так, что память надолго останется… Как у шишиморы… А вот, кстати, и другие защитники города – стража дозорная, варяжская, – показал маленький нелюдь кивком головы. – За порядком следит, чтоб разора на дороге никто путникам не чинил. Город торговый разбоя не любит, потому и вас, диких урман, не всегда с лаской встречает…
Навстречу им ехало три конных воя. Все трое кольчужные, при шлемах с яловцами
[90]
, при щитах, при копьях, при луках, хотя это были и не стрельцы, как сразу определил Ансгар. У стрельцов сложные луки, мощные и длинные. У стражников были простые, как у скандинавов, хотя с небольшого расстояния любую кольчугу пробить стрелой и такие смогут. Да и тулы, притороченные к седлу, показывали стрелы не такой длины, какими стреляют страшные для врага славянские стрельцы. Еще отец говорил Ансгару, что будь у славян стрельцов побольше, против них вообще воевать было бы невозможно. Но сложный лук и делается долго, и стоит дорого, и обучить стрельца – дело долгое и дорогое. Можно много мальчишек научить тетиву натягивать. У славян руки крепкие. И учат многих. Только в детстве еще трудно понять, из кого настоящий стрелец получится. Из большинства не получается, потому что основная тренировка не руки касается, а глаза. Глаз, в отличие от руки, развивается труднее, если развивается вообще.
Всадники, завидев таких не похожих на других странников, перегородили конями дорогу, спешиться для разбора не поспешили, но и копья в боевое положение не опустили.
– Куда путь держите, люди добрые? – спросил тот, что ехал посредине на рослом буланом
[91]
жеребце, легко похлестывая себя по колену свернутой вдвое плетеной нагайкой. Жест этот показывал непонимание и задумчивость варяжского воя, увидевшего перед собой иноземцев, но в каком-то странном виде и в не менее странном окружении. Здесь явно возникали вопросы, на которые хотелось бы услышать ясные ответы. А внешний осмотр таких ответов не давал. Вызывал недоумение и меч Ансгара, украшенный драгоценностями. Простой воин такой меч носить не может, а знатный воин не может ходить просто так по дороге в окружении нелюдей и какого-то испачканного болотной тиной иноземца. Свита у знатных людей обычно всегда рядом, но свита более серьезная и вызывающая доверие. Эта же свита пользоваться доверием стражи не могла.
Ансгар уже давно знал, что выражение «люди добрые» в славянском приветствии вовсе не означает то, что славяне всех проезжих и прохожих считают добрыми людьми. Это просто вежливая форма обращения у них, и не более, и не обольщался, не рассчитывал, что его сейчас же начнут обнимать. Юноша вообще уже давно понял, что норвежцев, как и шведов, славяне всегда встречают с основательным недоверием, и знал, откуда это недоверие идет. Но возразить против такого восприятия ничего не мог, поскольку понимал его справедливость. Справедливость с точки зрения славян. Точка зрения скандинавов же была прямо противоположной.
Переговоры сразу вызвался вести нелюдь Хлюп, лучше других знающий, что следует сказать, поскольку он здесь человек местный и к местным нравам привычный. Но говорить нелюдь любил красиво, хотя его красноречие не все оценивали адекватно.
– Утром отчалив от причала Вакоры, мы вынуждены теперь вернуться в город, побывав по дороге и в царстве Водяного царя, и в царстве Мары. Нам там не приглянулось, и потому мы ушли, пусть и несколько торопливо, приняв по дороге грязевые купания…
