два месяца десять дней спустя, 11.00
Вирус во мне развивается гораздо медленнее, чем в коллегах. Может, причина в моем сильном иммунитете? А может, мы с Аликом нащупали верный путь? Уже восемь дней назад мы должны были свихнуться, но этого не происходит. Мы все еще человечны и сдерживаем свои порывы.
Из ученых осталось в живых только пять человек. Причем в данный момент двое находятся в лазарете и пытаются выбраться оттуда, чтобы убить нас троих. Я, Алик и Виктор, руководитель лаборатории биологов, пьем экспериментальное лекарство, основанное на хелатном комплексе серебра с органическими лигандами. Пока помогает. Есть надежда, что мы успешно завершим эксперимент и отправимся домой. Мы с Аликом сыграем свадьбу и уволимся. Или сначала уволимся, а потом сыграем свадьбу. В любом случае я сыта по горло такой работой.
Я готовила результаты для отчета, когда в комнату ворвался Виктор. С криком: «Убью, сучка!» — он кинулся ко мне.
Я мгновенно отпрыгнула и попятилась назад.
— Виктор, что случилось?
Мужчина не отвечал, только смотрел плотоядным взглядом и постепенно подкрадывался ко мне.
— Виктор? — позвала я. — Виктор, ответь, что случилось?
— Ты случилась, — прошипел он. — Ты на свет родилась! Убью, дрянь!!!
Биолог оторвал от стены аварийный топор и кинулся на меня. Недолго думая я отскочила к тяге.
— Виктор, вы принимали лекарство?
— Не помогает твоя панацея! — прорычал визави и вновь кинулся на меня. Я видела, что происходит с жертвами зараженных людей, поэтому, не раздумывая, плеснула концентрированной кислотой ему в лицо.
Мужчина схватился руками за голову и истошно завопил. В комнату влетел Алик. Мгновенно оценив ситуацию, он вскинул пистолет и нажал на курок. От звука выстрела задрожала посуда, а на груди биолога расцвело алое пятно. Похоже, из-за боли от ожога Виктор даже не понял, что его подстрелили. Но вот он со стоном завалился на пол и замер. Я отвернулась, борясь с тошнотой. Ожоги от концентрированных кислот — ужасное зрелище. Под трупом расползалась лужа крови, а у меня в ушах все еще слышался предсмертный вдох, в котором смешались удивление, грусть, тоска и какое-то странное облегчение. Наверно, Виктор понял, что пришел конец его мучениям.
Алик подбежал ко мне и обнял за плечи:
— Ты как? В порядке?
— Нет, — замотала я головой. — Он сказал, что лекарство не действует; тогда мы, получается, обречены.
— Ты же сама просила меня быть оптимистом.
— Ученые в лазарете перегрызли себе глотки, — указала я на монитор, показывающий медблок.
— Но мы-то еще живы!
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше. Агрессия пропала. Дай-ка сюда то лекарство. Мне кажется, оно помогает.
— Держи.
— Надо готовить результаты и выбираться отсюда.
Через два часа мы стояли перед железными воротами.
— Не велено никого выпускать! — отрицательно качала головой вахтерша. За ней стояли двое парней с автоматами наперевес.
— Но мы завершили проект! — возразил Алик.
— Вот и связывайтесь со своим начальством. А я приказ нарушать не буду!
— Так свяжитесь с ним! У нас все провода повреждены, а сотовый телефон не берет! — возмутилась я. — Скажите, что мы изобрели противоядие!
— А ну марш туда, откуда пришли, тунеядцы!
— Дура! — взревела я и кинулась вперед.
Бабулька отпрянула назад, охранники вскинули автоматы, но сильные руки Алика оттянули меня назад.
— Пошли, Марина, — прошептал он мне на ухо. — Пошли отсюда.
Засекреченная лаборатория,
два месяца двадцать дней спустя, 12.00
Вернувшись в исследовательские лаборатории, мы сожгли тела умерших в маленьком крематории, оборудованном для уничтожения зараженной одежды и трупов животных, провели полную дезинфекцию помещений и принялись ждать.
За нами так и не приехали, зато сегодня ворвались в поисках крови зараженные охранники и вахтерша. Я и не подозревала, что, когда хочешь жить, можешь так легко убить.
Когда мы стали оттаскивать трупы в крематорий, из вентиляционных шахт пошел странный газ.
— Что это? — испугалась я.
— У меня такое чувство, что это «вирус агрессивности» в больших концентрациях, — пробормотал Алик. — Кажется, в наших жизнях не заинтересованы. Зато им интересно, вырабатывается ли на этот вирус иммунитет.
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Время покажет, — пожал плечами Алик.
Засекреченная лаборатория,
три месяца спустя, 12.00
Оказалось, что повторное заражение возможно. Причем протекает оно в еще более тяжелой форме. С каждым днем мы становились все агрессивнее и агрессивнее. Хотелось всех убить, раздавить, уничтожить.
Мы прекратили спать с Аликом в одной постели. Мне стало страшно поворачиваться к нему спиной; когда он входил в комнату, я напрягалась. С каждой минутой нервы натягивались как струна. Я прямо чувствовала, как доводит вирус мой организм до предела.
— Марина, — обернулся ко мне бледный Алик. — Можно тебя попросить пристрелить меня, если я на тебя нападу. Я не могу позволить себе убить любимую.
Я взглянула на дорогого мне человека, молча кивнула и зарядила пистолет.
— Ты меня тоже пристрели. Иногда проще умереть, чем жить, зная, что сделал.
Мы сели в кресла и стали смотреть друг другу в глаза. Странно вот так любоваться любимым и чувствовать, как утекает жизнь, понимать, что мы будем последним, что увидит другой на этом свете.
Через три часа из носа Алека хлынула кровь — последний признак заражения. Я тоже почувствовала на губах металлический вкус, и внутри вспыхнула ярость. Убить, разорвать, растоптать. Я взглянула на свою половинку в последний раз и взвела курок.
Алик, сидя напротив меня, зеркально повторил мои действия. Вместе навсегда. Не так я хотела выйти за тебя замуж. Родить детей. К сожалению, все перечеркнул этот эксперимент. Чувство тоски и сожаления заглушила слепая ярость. Минута до срыва, тридцать секунд. Мы направили пистолеты друг на друга. Алик дернулся и кинулся вперед, я нажала на курок и краем сознания отметила, что его выстрел прогремел почти одновременно…
Эпилог
Засекреченная лаборатория,
три месяца спустя, 21.00
В конференц-зале напротив друг друга в креслах полулежали мужчина и женщина. Баллистическая экспертиза констатировала два самоубийства.
В это время глава проекта «секретный ход» получил письмо на электронный ящик:
