— Обидно, что такая красота достанется червям.
Представляешь, вся ты, Ика, нежная и удивительная, с твоими тонкими пальчиками,
с твоими грудками, губками, шейкой, станешь обедом подземных тварей. Они тупы,
бессмысленны, лишены эстетического чувства. Им без разницы, кого жрать: тебя,
мою прелесть, или какого-нибудь урода. Остаётся пожелать им приятного аппетита.
Марк говорил много глупостей и гадостей, она привыкла,
щёлкала его по носу, злилась чуть-чуть и скоро забывала. Но про червей
запомнила и никак не могла выкинуть — даже не из головы, а откуда-то из
солнечного сплетения.
— Гад, гад, ненавижу! — пробормотала Ика и стала чистить
зубы.
На городском телефоне включился автоответчик. Из ванной Ика
не могла разобрать слов, но слышала, что голос женский. Потом стало тихо.
Телефоны помолчали, отдохнули минут пять и опять затрезвонили хором.
Ика выдавила на ладонь прозрачный зелёный шампунь, закрыла
глаза, намылила короткие густые волосы и запела во весь голос:
Тёмный кинозал и пузырьки поп-корна,
Целоваться в губы так прикольно! А-а, ля-ля!
Предстояло самое неприятное — брить подмышки. Ика подняла
руку, заглянула в нежную впадинку, подёрнутую золотистой щетиной. Там такая
тонкая кожа, каждый раз страшно прикасаться бритвой.
— Вот, например, немки подмышек не бреют, — рассуждала Ика
вслух, сплёвывая воду, — и правильно делают. То ли в Италии, то ли в Англии
подмышки бреют только проститутки. А порядочные женщины — никогда. Ой, блин! —
Несколько капель крови проступило сквозь пену. Ика порезалась потому, что
телефонные рулады выводили её из себя и руки слегка дрожали. — Блин-блин, твою
мать! — От перекиси щипало ещё больше.
Был бы дома Марк, она позвала бы его, чтоб подул. Он бы
подул, потом поцеловал, во все местечки. Ему нравилось, когда она влажная,
горячая, только что из душа. Он бы целовал и приговаривал: «Косточки мои
сладкие, цыплёнок мой, тут у нас мягонько, а тут тверденько, ой, как
вкусненько, ой, как классненько, прикольненько».
Ика протёрла запотевшее зеркало, увидела себя, скелетика,
девочку-спичку. Скуластое аккуратное лицо. Круглые зелёные глаза, большой
пухлый рот и маленький мягкий нос. Без косметики, с мокрыми волосами, она
выглядела лет на четырнадцать. На самом деле ей было двадцать два.
— Марк, Марик, Морковка, козёл, сволочь, ненавижу, убью
когда-нибудь!
К трём разноголосым звонкам прибавился четвёртый, дверной.
Ика накинула халат и босиком помчалась в прихожую.
— Мало того, что исчез на трое суток, бросил меня, ещё и
ключи забыл, гад, и явился именно тогда, когда я в ванной! Все мне назло, все
всегда мне назло! Ну я тебе сейчас устрою! — Она распахнула дверь, не взглянув
в глазок.
На пороге стояла незнакомая девица лет тридцати, высокая
крашеная блондинка, в джинсах и дутой куртке такого розового цвета, что у Ики
заболели глаза. Девица, вероятно, не ожидала, что ей сразу, без вопросов,
откроют дверь, и удивлённо уставилась на Ику.
— Взрослые кто дома есть?
— А что вам нужно?
— Я из ЖЭКа. Жалуются на вас соседи, девочка. Заливаете вы
их. — Глаза девицы быстро, хищно обшарили маленькую прихожую.
— Мы?! Заливаем? Да что за бред, блин! — Ика туже затянула
пояс халата и надменно вскинула подбородок.
— Я спрашиваю, взрослые кто есть? — Девица шагнула в
прихожую.
Она была куда хладнокровней, чем показалась в первый момент.
Проворно потеснила Ику, просочилась сквозь бамбуковую шторку, заменявшую дверь
между коридором и единственной комнатой, и через секунду стояла посреди
комнаты, широко расставив длинные толстые ноги в обтягивающих джинсах и розовых
лаковых сапожках.
— Слушайте, женщина, я вас в гости, кажется, не приглашала,
— Ика забежала вперёд, встала перед ней, лицом к лицу, и вперилась в маленькие
рыжие глазки, — если мы протекаем, так в ванную идите, куда вы в комнату
лезете?
— А я не в гости, — сказала девица, — я по делу.
Она была выше Ики на голову и весила раза в два больше. На
Ику она не смотрела. Спокойно, деловито оглядывала двуспальную кровать, измятое
красное бельё. На подушке валялась старая футболка Ики. На полу — халат Марка,
рядом тарелка с гнилыми виноградинами и яблочным огрызком. Взгляд девицы
скользнул по полкам, уставленным видеокассетами, дисками DVD, затем её внимание
привлёк компьютерный стол. На принтере стояло зеркало, флакон туалетной воды,
на выдвинутом дисководе — грязная кофейная чашка.
— Так, короче, документы предъявите, женщина! — грозно
сказала Ика.
— Обойдёшься, — сухо отозвалась девица. — Ну, кто здесь
проживает? Кто прописан? Где взрослые?
Ика не успела ответить. Зазвонили телефоны, опять все хором,
и негромко хлопнула входная дверь. Ика вздрогнула, у неё пересохло во рту. Ей
показалось, что в квартиру успел зайти ещё кто-то.
— Да я сейчас милицию вызову, женщина! — крикнула Ика сквозь
телефонные переливы. За бамбуковой шторкой бесшумно шевелилась огромная чёрная
тень.
— Вова, заходи, не стесняйся, — позвала девица, рассматривая
корешки коробок с дисками и кассетами, и добавила, обращаясь к Ике: — Это наш
водопроводчик. Ну ты трубочку-то возьми, хоть одну какую. Что застыла?
Из прихожей проскользнул в комнату человек-тень. Он
умудрился войти так, что бамбуковые палочки, которые мелодично постукивают при
малейшем движении, не издали ни звука.
Девица была нестрашная, Ика называла таких «недоделанная
модель». Лицо вполне симпатичное, но глазки маленькие, нос раздвоенный,
сердечком, подбородок тяжёлый, торчит вперёд. Если ей сделать лёгкую пластику,
аккуратней красить волосы и похудеть килограммов на десять, могла бы стать
красоткой.
Вова, водопроводчик, показался Ике чудовищем. У него лба
вообще не было. Серые редкие волосы росли сразу над бровями. Глаз тоже не было.
Тёмные провалы. Такие маленькие глазки, так глубоко посажены, что заглянуть в
них невозможно. Нос без переносицы, круглая пористая пуговка с двумя дырками,
рот без губ, длинная плоская щель. Прямо под тяжёлым, как булыжник,
подбородком, начинался бугристый торс, обтянутый чёрной футболкой. Чёрная
кожанка лопалась по швам на пудовых покатых плечах. Росту Вова был метра два, весил
килограмм сто пятьдесят. Войдя, не произнёс ни слова. Просто встал рядом с
блондинкой и посмотрел на Ику сверху вниз.
Телефоны продолжали заливаться.
— Вот, чудачка, — девица покачала крашеной головой, — ей
звонят, она не подходит. Ну, может, я за тебя отвечу, а? — Она подмигнула и
засмеялась. Зубы у неё были крупные, лошадиные и слишком белые, наверное,
искусственные.
