Оля смеялась, тянула его вперёд, в этот чернильный мрак. Он
пытался удержать её. Рука её выскользнула, и она побежала. Он бежать не мог, ноги
стали ватными, не слушались. Он звал её, кричал, но звука не было. Она вдруг
обернулась, и он ясно увидел, что она вовсе не смеётся, а плачет.
Чернота, в которую она бежала, была живой, как гигантская
чернильная медуза. Там, внутри, что-то шевелилось, тяжело переваливалось,
пульсировало. Диме удалось сдвинуться с места, только когда Оля исчезла. Эта
гадость как будто всосала её. Он подошёл и тоже оказался внутри.
Ночной лёд, или заледеневший мрак, вот что это было. Внутри
можно передвигаться, только очень медленно. Плотное ледяное пространство влажно
хрустело. Глаза привыкли к темноте, и Дима разглядел, что идёт по озеру. Все то
же ощущение упругого студня под ногами. Мрак внизу был гуще, но все равно
сквозь толщу просвечивали какие-то водоросли, камни, и слышен был глухой,
далёкий плеск воды.
Впереди отчётливо виднелся высокий забор, открытые ворота.
За воротами дом, трёхэтажный небольшой замок, построенный с претензией на
роскошь. Колонны, башенки. Когда Дима подошёл ближе, он увидел, что это только
плоский фасад, стоило ступить на полукруглую ступеньку крыльца, и все
развалилось в труху.
Он стоял один посреди пустоты. Где-то внизу, под ногами,
слышался шорох. Там, завёрнутые в толстую мутную плёнку, копошились люди,
клубок человеческих тел. Как будто кто-то сбросил их в гигантский пластиковый
мешок. Они пытались выбраться, задыхались, Дима видел головы, руки, ноги. Он
заметил, какое все это маленькое, и понял, что там, в мешке, дети. Он бросился
к ним, стал раздирать плёнку, она оказалась жирной и скользкой, она была как
слой масла. И прямо под этим мутным слоем белело лицо Оли.
Мрак рядом с ним медленно сгустился и образовал чёткий
силуэт. Фигура мужчины одного с ним роста. Куртка с капюшоном. Широкие плечи.
Под капюшоном чёрная пустота, только два мутных беловатых пятна там, где должны
быть глаза. Существо протянуло руку в белой резиновой перчатке. На ладони
лежала прядь каштановых волос. Это были Олины волосы.
Дима врезал кулаком в пустоту под капюшоном, кулак прошёл
насквозь, существо тихо рассмеялось и стало таять.
В руке осталась ноющая боль. Внизу, в пропасти, уже ничего
не было. Оглядевшись, он обнаружил, что стоит один посреди той же рощи. Под
ногами обычная земля, усыпанная сухой хвоей. Над головой тёмно-зелёные кроны и
сизое рассветное небо.
Он проснулся весь в ледяном поту и в слезах. Правая рука
ныла нестерпимо. Впрочем, она часто ныла. Много лет назад пьяный коллега
грузчик уронил на неё ящик с консервами.
Глава двадцать третья
Проще всего было позвонить и спросить, что случилось, почему
её светлость Женечка не пришла на концерт. Но Вазелин уговаривал себя не делать
этого. Он знал, как легко наглеют женщины. Стоит показать, что она нужна тебе,
и начинаются фокусы. Конечно, она обиделась, что он не пригласил её к себе в
воскресенье вечером. Но он не виноват, у него дома была Наташка. Не мог же он
позвонить и сказать: «Слушай, Натаха, ты давай-ка, уматывай, я сейчас с Женей
приеду».
Конечно, если бы Женя заранее предупредила, тогда другое
дело. Но она заявила, что хочет к нему на всю ночь, только когда они сели в
такси. Ещё не хватало выполнять каждый её каприз!
Он ей нужен, а не она ему. Он, звезда, снизошёл, обратил
свой звёздный взор на неё, пигалицу. Сколько таких, как она, готовы ради одного
лишь его автографа мёрзнуть, мокнуть, давиться в толпе, драть глотку, выкрикивая
его сценическое имя!
Вазелин никогда ни за кем не ухаживал, никогда не добивался
женского внимания. Ему приходилось чаще отбиваться, чем добиваться. Чем
небрежней и циничней вёл он себя с юными гламурными барышнями, тем отчаянней
они к нему льнули. В интервью и на ток-шоу, рассуждая на пикантные темы, он
иногда цитировал Пушкина, в собственной интерпретации: «Чем меньше женщину мы
любим, тем легче нам она даёт». Всегда часть публики поддерживала его смехом,
аплодисментами. Вазелин знал, что пока существует эта часть, у которой мозги
расположены ниже пояса, он не пропадёт.
Себя самого он видел современным Казановой, правда,
подчёркивал, что времена изменились и свои победы он таковыми не считает,
поскольку понятие «победа» предполагает некую борьбу. А ему, Вазелину,
прекрасные дамы сдаются всегда добровольно, без боя, да ещё встают в очередь и
норовят накормить, носки постирать и шнурки погладить.
Когда его спрашивали, почему он до сих пор не женат, он
отвечал, что не выносит однообразия, семейная жизнь — это скучно. Чтобы оставаться
в творческом тонусе, он должен постоянно стремиться к чему-то новому, свежему.
Вечный поиск совершенства — вот его стихия. Смена впечатлений бодрит. Стоячая
вода тухнет.
Допустим, он женится, а потом встретит кого-то лучше, и что
тогда? Прекрасных женщин много, а он один. Последний и единственный русский
бард, поэт, красавец. Если он соединится с какой-нибудь дамой, другие дамы
лишатся надежды и будут чувствовать себя обделёнными. Разве это справедливо?
Каждая должна иметь свой шанс.
Вазелин никогда не стеснялся говорить о себе возвышенно.
Называл себя «солнцем русской поэзии». И никто не возражал. Все только
улыбались. Это воспринималось как шутовство, самоирония. Ведь надо быть совсем
уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Разве кому-то могло прийти в
голову, что Вазелин идиот? Даже заклятые враги считали его умным, оригинальным,
интересным человеком.
Его любили приглашать на ток-шоу. Присутствие Вазелина
гарантировало если не скандал, то провокацию. Это нужно для рейтинга.
Он никогда не отказывался. Он выработал для ток-шоу
специальную улыбку кота, обожравшегося сметаной, и голос его становился совсем
низким, медленно тягучим, с хрипотцой, и разыгрывал он всегда одно и то же:
этакий утомлённый половой гигант, Клеопатра мужского пола и Кама-сутра в одном
флаконе.
На самом деле, кроме толстой хлопотуньи Наташи, никто носки
ему не стирал и шнурки не гладил. Вообще, если и любили его люди, то лишь
издалека, когда он пел на сцене или торчал в телевизоре. Стоило немного
приблизиться к нему, и обдавало холодом, глобальным пофигизмом. Ему ни до кого,
кроме самого себя, не было дела.
Гламурные барышни легко, из любопытства, прыгали к нему в
койку и быстро ускользали разочарованные, в поисках новых приключений. Он был
не ахти какой мужчина. В постели грубый, тупой, однообразный. В быту ленивый,
неопрятный. Редко мыл голову, забывал чистить уши и менять носки. При всём том
опасался, что найдётся какая-нибудь бойкая хитрая особа, которая его на себе
женит.
Откуда взялся в нём этот страх, он сам не знал. Едва
познакомившись с барышней, оценив её экстерьер, престижность появления с ней на
разных тусовках, он почему-то сразу начинал видеть в ней потенциального врага.
Вдруг как-нибудь исхитрится и окольцует его? Страх добавлял льда и скуки в
каждую новую связь.
