Первым претендентом был курильщик. Вторым — герой мужского
пола с зализанными волосами, с хвостиком на затылке, в кожаной одежде, с
маленькими глазками и толстым лицом. Изредка случается, что курит один из
второстепенных героев, какой-нибудь сложный, с запутанной биографией, не совсем
положительный, но и не отрицательный. Однако он обязательно погибает или
бросает курить.
В триллерах курящая девушка обречена стать жертвой маньяка,
а некурящая имеет шанс уцелеть.
Что касается положительных героев обоего пола, то им
дозволено выпить, даже свински напиться изредка, конечно, по уважительной
причине. Не запрещается иногда переспать с кем-то случайно. Это придаёт
характеру живость и пикантность. В прошлом, в студенческие годы, положительные
герои могли баловаться травкой, это свидетельствует о тонкости натуры. Но курить
обычные сигареты — нет. Ни за что на свете!
— Видишь, курят только отрицательные! — язвительно замечала
Люба, когда они смотрели кино вместе.
— А кто тебе сказал, что я положительный? — усмехался
Соловьёв.
Сидя на бревне, Соловьёв почти задремал. На нём была старая
куртка с капюшоном. Он согрелся, глаза стали закрываться, в голове закрутился
какой-то антиникотиновый триллер.
— Да, я, конечно, отрицательный, — бормотал он сквозь дрёму,
— я сплю, как бомж, на улице. Не бросаю курить, не женюсь на Любочке, постоянно
мучительно думаю о немолодой замужней женщине с двумя детьми, которая двадцать
лет назад меня предала, променяла на лысого хмыря Филиппова и теперь живёт с
ним, словно никогда ничего у нас не было. Я не могу поймать Молоха. Я чувствую
его где-то рядом. Анонимный порнограф, печальный дипломат Зацепа, эрудированный
сводник Грошев, псих Вазелин с песенками «садо-мазо». Кто из них? Никто. Каждый
может знать что-то, может быть косвенно причастен. Но Молоха среди этих
четверых нет.
Возможно, Молох есть в числе абонентов, которые остались в
телефоне девочки, но там он обозначен не цифрами, а словами: «Нет номера». На
какой-то заправке ему заливали бензин. В какой-то аптеке он покупал детское
масло. Он — пользователь Интернета. У него паспорт с московской пропиской. У
него диплом о высшем образовании, не исключено, что красный диплом. Он
положительный, законопослушный гражданин. Автовладелец и ответственный
квартиросъёмщик. В ближайшее время он убьёт следующего ребёнка.
Ганя трусил по площадке, энергично нюхал твёрдую землю,
поднимал лапу и метил клочья прошлогодней травы. Для него это было чем-то вроде
вечерней программы новостей. Собачий нос жадно вбирал информацию: что здесь
произошло за долгий день. Кто забегал из знакомых, из чужих; из домашних и
бродячих. У кого течка, и какие в этом смысле лично у него, у красавца Гани,
пса в расцвете кобелиных сил, могут быть перспективы. Пару раз он подбегал к
Диме, тыкался носом ему в ладонь, улыбался, размахивал хвостом. «Видишь, я был
прав, как всегда. Тебе самому нравится гулять, и домой совсем не хочется».
Соловьёв гладил его кудрявую голову, что-то бормотал. Он
почти отключился. Было тихо, тепло в старой куртке. Усталость и недосып
навалились разом. Наверное, он просидел бы так ещё час, если бы не резанула по
мозгам оглушительная музыка из проезжавшей машины:
Детские глаза и мамина помада,
Ты не торопись взрослеть, не надо!
Голос певца Валерия Качалова звучал на весь переулок, и Диме
показалось, он сейчас оглохнет. «Опель»-металлик промчался и исчез за
поворотом, а шлейф шлягера все ещё развевался на сумасшедшем ночном ветру.
Соловьёв встал, потёр кулаками глаза, оглядел площадку. Гани нигде не было. Он
позвал собаку, но в ответ услышал только далёкий отголосок музыки и вой ветра.
Впрочем, был ещё третий звук. Быстрый сухой шорох.
В дальнем тёмном углу площадки он разглядел Ганю, который
медленно пятился задом, в игривой позе: попа вверх, передние лапы косо упёрты в
землю. Подлец прекрасно слышал, что к нему обращаются, небрежно помахал
хвостом, но даже не соизволил оглянуться. Он был занят. Он тащил из-под ограды
что-то большое и шумное, тянул изо всех сил, а оно тянулось туго, не кончалось,
не хотело вылезать целиком.
— Ганя! — в очередной раз позвал Соловьёв и добавил к этому
короткий тройной свист, условный сигнал, на который пёс обязан откликаться
сразу. Но не откликнулся. Продолжал упорно тянуть. И вытянул. Резко отскочил,
от неожиданности чуть не упал, радостно размахивая хвостом, хотел побежать к
хозяину, показать добычу. Но добыча вдруг встала дыбом, затрепетала на ветру и
раскрылась, как парашют.
Это был большой кусок полиэтилена. Очередной порыв ветра
упаковал Ганю в полиэтилен, как чемодан в аэропорту. Пса облепило целиком, он
стал отчаянно биться и запутался ещё сильней. Соловьёв бросился к нему,
попытался распутать, увидел, что пасть и нос у Гани закрыты пластиком, хотел
разодрать ногтями, но пластик был слишком плотный, к тому же мокрый и
скользкий.
Ганя начал задыхаться. В карманах куртки не было ничего
острого, кроме ключей от квартиры. Именно они спасли пса. Соловьёву удалось
проделать отверстие возле морды. Дуралей смог дышать. А потом уж хозяин
распутал его целиком.
Домой шли молча. Ганя поджал хвост. Соловьёв поджал губы. В
лифте пёс ткнулся мордой хозяину в руку, помахал хвостом.
— Отстань, — сказал Соловьёв, — я не хочу с тобой
разговаривать. Ты взрослый пёс и должен соображать, что делаешь.
Если бы Ганя мог говорить, он бы ответил:
— Прости. Я всё понял. Я больше так не буду. Но знаешь, это
было дико страшно, когда я запутался и стал задыхаться.
* * *
Странник открыл глаза и уставился в темноту. Поспать удалось
не более двух часов. Его колотила дрожь. Ему необходимо было действовать, прямо
сейчас, сию минуту. Он потерял много сил, пока разыгрывал спектакль перед
старым учителем, и потом, когда застрял между стенами домов. Он испытал
настоящий ужас, и все его существо требовало утешения, новой порции
биоплазмида.
Яркими быстрыми вспышками, словно кто-то стрелял в темноте,
замелькали перед ним образы пленённых ангелов. Мальчик, бегущий с криком «Мама!
Мамочка!» к дохлой самке гоминидихе. Девочка, совсем маленькая, которую он не
видел, но легко мог представить.
Странник лежал, смотрел в потолок и бубнил, тихо, монотонно
произносил свои бесконечные монологи. Был период, когда он записывал эти
откровения на плёнку, уверенный, что говорит не он, а некий древний дух,
удостоивший его своим божественным вниманием. Потом другая, реальная его
половина, поняла, что держать в доме кассеты с записями опасно. Он стал
уничтожать плёнки. Последнюю сжёг сегодня утром. Она была самая ценная. На ней
он запечатлел начало осознанного выполнения своей великой миссии.
С 1983-го по 1986-й ему удалось спасти пятерых ангелов.
