Зацепе все уже стало ясно, Кастрони надеялся на чудо.
«Этого не может быть! — вопил Кастрони. — Она все выдумала!
Я знаю её почти два года, она вся, как на ладошке».
«Да, ты знаешь её. Каждый квадратный сантиметр её тела, вес,
рост, объём талии, бёдер, щиколотки, шеи. Каждый оттенок интонации, гримасы,
капризы ты знаешь наизусть. Но тебе ничего не известно о ней, — устало возражал
Зацепа, — ты встречаешься с ней не так уж часто. Что происходит в её жизни там,
за кадром ваших отношений, ты знать не можешь».
«Если бы это было правдой, — не унимался Кастрони, —
открылось бы все раньше, я бы понял, почувствовал».
«Понял? Почувствовал? — горько усмехался Зацепа. — Вспомни,
как легко она пошла на контакт с тобой, как ловко тянула из тебя деньги. Ты что,
всерьёз считаешь, что она получает удовольствие от ваших постельных игрищ? Или,
может, ты надеешься, она влюблена в тебя, старого кретина? Опомнись. Разве всё
это время она вела себя как нормальная, чистая девочка-подросток? Она спала с
тобой за деньги. Почему ты думаешь, что она не могла делать это с другими?»
— Кто он? Как его зовут? — спросил Зацепа, когда Женя
замолчала.
— Марк. Фамилии не знаю. Адреса тоже. Он постоянно снимает
сразу несколько квартир и меняет их очень часто. Он хитрый и осторожный,
подонок. Он работает один, без помощников. Сейчас нас у него всего четверо, две
девочки и два мальчика. Он очень тщательно отбирает детей, чтобы были не
сироты, не наркоманы, здоровые, нормальные, но при этом, чтобы не проболтались
родителям.
Кастрони трепетал от жалости, хотел спросить, как это
произошло с ней, чистой девочкой, как она попала в лапы к злодею-порнографу. Но
Зацепа заткнул своё внутреннее нечто и задал Жене другой вопрос, куда более
актуальный:
— Ты говорила ему о нас, обо мне?
— Нет. Никогда, — она горько всхлипнула, — не бойся, Ник. Ты
улетишь в свой Рим, тебя здесь никто не знает. Вот если бы ты был русский и жил
в Москве, занимал высокую должность, тогда другое дело.
— Что ты имеешь в виду?
— Марк не станет связываться с иностранцем.
— Значит, ты всё-таки говорила?
— Да нет же, нет! Успокойся.
— Погоди. Почему ты сказала — если бы я был русский? Что это
меняет?
— Не знаю! Отстань! — Она вдруг зарыдала. — Ты, как все!
Думаешь только о себе, а на меня плевать! Я не могу так больше жить! Не хочу!
Если мне не удастся отделаться от него, я наглотаюсь таблеток с водкой и
выброшусь в окно!
Кастрони был в обмороке. Наверное, у него случился инфаркт,
и он тихо подыхал, из последних сил тянул дрожащие ледяные пальцы, чтобы
притронуться к своей маленькой синьорине, попрощаться, погладить по голове. Но
злой Зацепа не дал ему сделать этого.
«Хватит! Я сыт по горло! С таким же успехом можно было
подобрать проститутку на улице или воспользоваться любым из заведений, которые
предлагают весь спектр интимных услуг. Получилось бы дешевле и безопасней».
«Но я люблю её», — прошептал Кастрони и отключился.
— Если я правильно понял, тебе нужны деньги, чтобы уйти от
этого твоего Марка. Сколько? — Зацепа задал свой вопрос спокойно и жёстко.
Она подняла руки с растопыренными пальцами, как будто
сдавалась и просила не стрелять.
— Десять? — уточнил Зацепа.
Она молча, виновато кивнула.
Если посчитать, сколько он давал ей и тратил на неё в эти
два года, выйдет значительно больше.
— Ты уверена, что, получив деньги, он оставит тебя в покое?
— Конечно.
— Откуда взялась именно эта сумма? Он сам её назвал?
— Нет. То есть да. Я просто знаю. Одна девочка, которая тоже
хотела уйти, дала ему десять тысяч. И он её больше никогда не трогал.
«А вот сейчас ты растерялась и врёшь неумело, моя радость, —
отметил про себя Зацепа, — ты не была готова к этому вопросу. Наверное, мой
следующий вопрос тоже застанет тебя врасплох».
— Допустим, ты дашь ему деньги. Разве он не спросит, где ты
их взяла?
Лживая маленькая дрянь вдруг обхватила его за шею и стала
целовать, приговаривая:
— Ник, любимый, хороший, спаси меня! Пожалуйста! Я правда
больше не могу так жить. Неужели ты допустишь, чтобы твоя синьорина погибла?
«Ах! — долетел слабый замогильный голос Кастрони. —
Пожалуйста, прошу тебя, ведь это последняя возможность, потом всё кончится.
Последняя ночь, прошу тебя!»
Кастрони корчился от голода и жажды. Впервые Зацепа понял,
что девочка — это не любовь, не страсть. Она пища. Утончённому Гумберту
хотелось добраться до детских внутренностей. «Вывернуть мою Лолиту наизнанку и
приложить жадные губы к молодой маточке, неизвестному сердцу, перламутровой
печени…» Гумберту-эстету нравился вкус «пряной крови» Лолиты. Добрый Кастрони
тоже однажды попробовал. Женя порезала палец, и он припал губами к ранке.
Поцеловал, чтобы ей, маленькой, не было больно, и потом долго не мог забыть
мгновенной дрожи нового, дикого наслаждения.
— …Коля, смотри, у тебя все остыло. — Голос Зои Федоровны
прорвался сквозь алую пульсирующую пелену, которая окутала Зацепу, как адское
пламя, пока холодное и безвредное.
— Вам не понравилось мясо? — спросил официант.
— А? Спасибо. Все очень вкусно.
Зоя строго посмотрела на мужа, покачала головой.
— Как же вкусно, когда ты даже не попробовал? Ешь,
пожалуйста. Это свежайшая парная телятина.
Глава четырнадцатая
Дима Соловьёв сидел в своём кабинете над кипой протоколов
допросов свидетелей, механически пробегал глазами строки и опять, как полтора
года назад, не мог найти ни одной зацепки. Он вдруг вспомнил, как в девяносто
восьмом парадоксальная версия профессора Гущенко, что серийный убийца, который
режет проституток в Калининградской области, и аноним-кляузник, который звонит
в прямые эфиры на местное радио, телевидение, возмущается падением нравов,
распущенностью молодёжи, требует принять срочные меры, — одно лицо.
Кирилл Петрович предложил устроить ток-шоу на местном
телевидении, поговорить в прямом эфире на темы, волнующие анонима. Он был уверен,
что аноним позвонит. Действительно, позвонил. Стал высказываться по теме.
Гущенко тут же понял, что это он, вступил с ним в диалог и держал на связи
столько, сколько нужно было, чтобы определить его местонахождение.
