Серый вид из окна, мелкий дождь, голые ветки тополей, жирная
мокрая ворона на карнизе — все добавляло тоски и безнадёги. Суп был невкусный.
Настроение — хуже некуда. Дима думал, что Молоха не поймают никогда. Убийство
Жени Качаловой — это, безусловно, продолжение серии. Какие, к чёрту,
подражатели? Прошло полтора года. Подражатели могли появиться тогда, но не
сейчас. И шантаж — это тоже чушь полная. Спрашивается, зачем высасывать из
пальца идиотские версии, когда есть одна — реальная и единственная. Серийный
убийца Молох вышел из спячки, которая длилась полтора года, и начал действовать
на новом витке.
Конечно, никому не охота затеваться с серией. Серия требует
огромных усилий, денег, времени, ответственности. Она, как воронка, втягивает
массу людей. Организуется штаб, поднимаются гигантские информационные пласты, создаются
специальные дополнительные картотеки. Работают десятки оперативников,
экспертов, следователей, прокуроров-криминалистов. Передвижные
оперативно-поисковые бригады допрашивают свидетелей, дежурят непосредственно на
месте преступления (а вдруг его туда потянет?).
Когда жертвы — молодые женщины, сотрудницы МВД играют роль
живых приманок, маячат в местах, где зверь может искать очередную добычу. Но
если жертвы дети? Если география охоты не определена? Если на месте
преступления зверь не появляется?
Проходит неделя, месяц, год. Свидетели все уже опрошены, и
ясно, что никакой новой информации больше не будет. Дорогостоящая, энергоёмкая
машина некоторое время работает на холостых оборотах и наконец замирает в
ожидании следующего убийства. А когда оно происходит, никто не хочет верить,
что это продолжение старой серии.
Соловьёв держал в руках свой мобильный и машинально
просматривал записную книжку в аппарате. Как-то сам собой выделился и набрался
номер оперативника Антона Горбунова, самого надёжного и толкового из всех, с
кем ему приходилось работать.
— Антоша, ты знаешь, где можно достать пиратские диски с
информацией об абонентах телефонных компаний? — Соловьёв говорил очень тихо,
прикрыв трубку ладонью.
— Знаю, Дмитрий Владимирович. Практически на любом развале.
— Как ты думаешь, насколько часто там обновляются версии?
— Раньше — почти каждый месяц. Сейчас значительно реже.
— У тебя есть распечатка входящих и исходящих с телефона
Жени?
— Конечно, есть. Я всё понял, Дмитрий Владимирович. Попробую
сделать.
Соловьёв успел съесть ещё пару ложек супа, телефон опять
зазвонил.
— Дима, у меня к тебе только один вопрос. Если я не вовремя,
извини.
Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов, бывший преподаватель Димы в
университете, старый эксперт-криминалист. Он давно был на пенсии, растил внука
и внучку, писал мемуары. Именно ему Дима передал флакон духов, обнаруженный в
шкафу, в старом ранце Жени.
— Что вы, очень даже вовремя.
— Ты где сейчас?
— В столовой.
— Ну вот, а говоришь — вовремя. Давай я позже перезвоню,
поешь спокойно.
— Да ладно, суп все равно невкусный. Второе, кажется, тоже.
Я вас слушаю, Вячеслав Сергеевич.
— Слушает он! Ну, ты ва-ажный стал, Соловьёв, прямо куда
деваться! И еда ему столовская не нравится, и подчинённые у него все
дрессированные. Мальчик, который мне флакон завёз, молчал, как партизан. Уж я
его пытал, зачем, для чего, и чаем поил, и лапшу на уши вешал. Не проговорился.
Ты, Соловьёв, можешь мне ответить по-человечески, что там у вас с Молохом?
— С Молохом? Ничего. По-прежнему глухо.
— Ой врёшь, Дима! Как же глухо, когда появился новый труп! Я
ведь все криминальные новости смотрю. Он девочку убил. Дело ты ведёшь?
— Я. Но руководство считает, что это убийство к той прошлой
серии отношения не имеет.
— То есть как — не имеет? Ежу понятно, это опять он! Надо
действовать по полной программе, на государственном уровне, тем более что на
этот раз личность установили. Флакончик, часом, не по этому делу идёт? Ну давай,
колись, Димка! Ты же не просто так отправил его мне, по-тихому?
— Да, Вячеслав Сергеевич, не просто так. Вам я доверяю
больше, чем кому-либо другому, к тому же знаю, что вы все сделаете быстро. Я
нашёл флакон при обыске, в квартире убитой девочки, среди её вещей.
Лобов помолчал, посопел, наконец сказал:
— В общем, так, Дима. Вечером жду тебя в гости, ты мне все
спокойно, подробно расскажешь. И я тебе тоже кое-что расскажу про твой флакон.
Ладно?
— Вы что-то уже выяснили?
— Вот приедешь ко мне, тогда узнаешь. По телефону ничего не
скажу.
— Вячеслав Сергеевич, но я могу очень поздно сегодня
освободиться.
— Неважно. Буду ждать звонка.
* * *
Продавец, демонстративно голубой юноша, улыбался Зацепе и
спрашивал по-английски, где его прелестная дочь, как она поживает. Зацепа делал
вид, что не слышит, не понимает, продолжал листать журнал и готов был
провалиться сквозь землю. Из примерочной донёсся громкий властный голос Зои
Федоровны.
— Сейчас я покажусь мужу, и мы вместе решим.
Зацепа взглянул наконец на юношу.
— Послушайте, молодой человек, вы, кажется, меня с кем-то
перепутали, — холодно произнёс он.
— Да? — продавец перешёл на русский. — Странно. У меня
отличная память на лица.
— Коля! Посмотри, как тебе?
Зоя Федоровна медленно плыла к нему, крутилась, изгибалась,
разглядывала себя в зеркалах. На розовых губах юноши вспыхнула и погасла наглая
усмешка.
«У меня мало наличных, придётся расплачиваться кредиткой,
здесь будут знать моё имя. Если этот тип, этот мерзкий голубой слизень скажет
ещё хоть слово, я убью его».
Всего лишь пару недель назад он был здесь с Женей, и они,
как всегда, играли иностранцев, папу с дочкой. Щедрый синьор Кастрони купил
синьорине платье и пару маечек из новой, весенней коллекции. Это был один из
редких московских бутиков, где предлагалась эксклюзивная взрослая одежда самых
маленьких размеров.
То, что он тогда купил Жене, стоило значительно дороже, чем
Зоина куртка от «Леонардо». Голубой юноша крутился вокруг девочки, таскал
ворохи одежды в примерочную. Женя о чём-то с ним шепталась и хихикала. Не
мудрено, что продавец их запомнил. Зацепа расплачивался купюрами евро, их
приняли по грабительскому курсу и очень живо благодарили, приглашали заходить
ещё.
