На улице голове и щекам стало непривычно холодно. Он натянул
шапку, обмотался шарфом. Дешёвая шерсть с синтетикой гадко колола обритую кожу.
В парикмахерской он оставил свои длинные волосы, которые обычно стягивал в
хвостик на затылке, а также бороду и усы. Старую одежду сложил в мешок и
выкинул в ближайшую урну. Опять принялся кружить по городу, с одной только
целью — запутать своих преследователей. Пешком дошёл до Парка культуры, без
конца оглядывался, но так и не сумел понять, потеряли они его или нет. Купил
билет, вошёл в парк. Народу там было совсем мало из-за холода. Большинство
аттракционов ещё не работало, но колесо медленно крутилось.
Он устал. Он был на ногах несколько часов, а перед этим не
спал две ночи. Кабинка колеса обозрения показалась ему самым надёжным местом,
где можно передохнуть. Сверху отлично видно, ждёт его кто-нибудь внизу или нет.
— Через двадцать минут выключаемся, — предупредила девушка в
кассе.
Оказавшись в кабинке, он впервые за последние трое суток
почувствовал себя в безопасности. Колесо медленно ползло вверх, кабинка
покачивалась, уютно поскрипывала. Он задремал, сквозь дрёму услышал, что колесо
собираются выключить. Взглянув вниз, увидел, что неподалёку от кассы стоят
двое, мужчина и женщина. Они это или нет, он не сумел разглядеть, но желудок
сжался от страха, и на последнем обороте, когда кабинка оказалась внизу, он
нарочно сел на пол, чтобы его не заметили.
Колесо прошло ещё половину круга, несколько раз дёрнулось и
застыло. Его кабинка оказалась на самом верху. Он натянул шапку на уши,
замотался шарфом, спрятал руки в рукава куртки. Ему показалось, что вместе с
колесом остановилось время. Было тихо, темно. Далеко внизу мерцали разноцветные
огни и глухо гудел ночной город.
— Только без паники, — произнёс он вслух и испугался звука
собственного голоса, так одиноко он прозвучал.
Он хотел посмотреть на часы, но не обнаружил старой доброй
«Сейки» на левом запястье. Наверное, браслет расстегнулся, когда он
переодевался. Ладно, ерунда. Он всё равно хотел купить новые, более приличную
марку, «Ролекс» или «Лонжин». Однако надо было всё-таки выяснить, который час и
сколько ещё предстоит висеть под небом в ледяной люльке. Часы были в мобильном,
но телефон точно остался дома. Это он помнил.
В кармане нашлись сигареты и зажигалка. Он закурил и
произнёс тягучим басом:
— Круто. Прикольно. Гениальный экстрим.
На этот раз собственный голос взбодрил. Но не согрел. Холод,
вот от чего здесь можно было сдохнуть. И главное, не подвигаешься, не
попрыгаешь, чтобы согреться. Сиди, дружок, не рыпайся, если не хочешь вылететь.
Как он провёл эту ночь, лучше не вспоминать. Несколько раз
он пытался выбраться из кабинки, спуститься вниз по перекладинам колеса, но
голова кружилась, сердце ухало то в горле, то в паху. Колоссальным усилием воли
он заставлял себя успокоиться и не рыпаться, дождаться утра. Даже если ему
удастся благополучно спуститься на землю, что делать дальше, куда идти,
непонятно.
Чтобы не замёрзнуть насмерть и не свихнуться, он напевал все
известные ему песни, рассказывал самому себе анекдоты, матерился, плевал на
крыши соседних кабинок.
Когда утром колесо включили и спустили Марка на землю, ему
даже не надо было особенно притворяться. Никто не собирался его арестовывать. К
нему отнеслись как к больному, как к настоящему психу. В машине «скорой»
завернули в одеяло, дали горячего чая из термоса.
Пока его осматривали, мыли в мерзком больничном душе,
одевали в казённую пижаму, он молчал. Потом, чавкая, проливая мимо рта, с
жадностью сожрал тарелку больничного рассольника с перловкой. Оказавшись в
палате, на койке, свернулся клубком под двумя одеялами и проспал, как убитый,
весь день. А потом, ночью, маялся бессонницей. Старик Никонов своим нытьём
немного отвлёк его, но ненадолго.
Перед рассветом ему вдруг пришло в голову, что следят за ним
не обязательно конкуренты. Есть ещё один вариант, более неприятный. Кто-то из
его ребятишек мог проявить самостоятельность. Они ведь умные детки. Умные и
жадные. Кто-то соблазнился «левым» заработком, подцепил клиента и тянет из него
деньги, то есть занимается банальным шантажом.
Марка продрал озноб.
В его компьютере хранились не только номера телефонов и
псевдонимы клиентов, которые они для себя выдумывали. По номерам ничего не
стоило узнать настоящие фамилии, иногда адреса и даже должности.
Конечно, попадались типы, осторожные до паранойи. Ставили
условие — связь должна быть односторонней. Звонили Марку исключительно из
уличных таксофонов, готовы были платить вперёд всю сумму. Детей употребляли на
собственной территории, где-то на съёмных квартирах, чужих дачах, в номерах
частных гостиниц. Но таких было меньшинство. Основной контингент для связи
пользовался мобильниками или даже своими служебными телефонами.
У Марка дух захватывало, когда он вычислял очередного
любителя мальчиков и девочек. Генералы ФСБ и МВД, депутаты, чиновники высокого
полёта, из тех, что участвуют в политических ток-шоу и поют с экрана о падении
нравов, призывают к беспощадной борьбе с пошлостью и порнографией.
Когда дело касалось утоления тайных страстей, чиновные
мастодонты превращались в застенчивых одиночек. Связи, охранные структуры,
начальственный гонор — все летело к чертям.
Марк осторожно копил информацию, как самую надёжную валюту.
Нет, он не собирался никого шантажировать. Он не самоубийца. Но в будущем,
когда ему надоест заниматься этим опасным бизнесом, он надеялся выгодно продать
свою коллекцию и обеспечить себя до конца дней. В том, что он сумеет найти
щедрого оптового покупателя, Марк не сомневался.
Основную часть плёнок он пока держал в квартире, на полке.
От сотен других кассет они ничем не отличались, стояли не в отдельном ряду, а
были распиханы по полкам, без всякого порядка. Кассеты он не подписывал, только
ставил специальные шифрованные номера. Те, на которых были засняты клиенты с
детьми, он помечал маленькими чёрными звёздочками. Всего лишь пару месяцев
назад начал потихоньку перегонять фильмы с кассет на диски. Снял ячейку в банке
и прятал там диски.
Никто, кроме него, об этом не знал. Своим ребяткам он
постоянно повторял, что шантаж — это самоубийство. Лучше даже не пробовать.
— Кто? — шептал он в подушку. — Ика? Исключено. Она не
малолетка. Ей двадцать два, хоть и выглядит на четырнадцать. Но главное, Ика
предана мне, как собачонка, и никогда меня не подставит. Стас? Слишком вялый, к
тому же трус. Чуть что, бежит к мамочке. Егорка? Дурак. Кажется, у него лёгкая
степень олигофрении. Поэтому он так сексуален, готов трахаться круглые сутки.
Женя? Да, она способна на все. У неё колоссальные, недетские амбиции. Она
шальная, непредсказуемая, скрытная. Самая умная и жадная из них, четверых.
Таскается по ночным клубам, общается чёрт знает с кем. Есть у неё помимо общего
бизнеса своя тайная жизнь и свой источник дохода. Кого-то она раскручивает на
бабки, давно и серьёзно. Допустим, этот кто-то больше не может платить или
суммы стали запредельными. И тогда она решилась на хитрый шантаж. Сказала, что
все снято на видео, кассеты хранятся у меня, но где именно, она понятия не
имеет.
