Шёпот сгущался, становился сплошным гулом. Он не мог
разобрать слов. Ему казалось, голова его сейчас взорвётся. Нет, всё-таки он ещё
не вернулся из царства света, он не может жить, как следует, здесь и сейчас. Он
завис в каком-то вязком промежуточном пространстве, и если это состояние
продолжится, гоминиды скоро почуют в нём чужака, смертельного врага. Начнут
замечать странности в его поведении, шептаться за спиной. Понятно, чем это
кончится. Они его уничтожат.
Он попытался зацепиться за что-то реальное. Единственным
звуком, который прорывался сквозь потусторонний гул, было урчание в его животе.
Голод. Надо приготовить себе еду. Гоминиды обычно включают телевизор, когда
ужинают на своих кухнях. Надо действовать здесь и сейчас, как они. Даже наедине
с собой надо притворяться мутантом, питекантропом в человеческом обличье. Ему
ведь удавалось это целые полтора года. Ему удаётся это в течение всей его
жизни.
Странник поднялся с пола, нашёл пульт, включил телевизор.
Там симпатичная мультяшная помидорка пела песенку о том, как хочет стать томатной
пастой. Это выглядело вполне безобидно и даже мило. Но Странник видел, как
вылезают из телевизора щупальца. Слизистые, мутные, очень сильные, они с мокрым
чмоканьем рвутся сквозь экранное стекло наружу и заполняют своим змеиным
шевелением все пространство маленькой кухни.
Реклама — одно из очевидных воплощений зла. Переливчатое
разноцветное чудовище, гигантский спрут с круглым циклопическим глазом и
множеством пухлых влажных ртов, похожих на присоски кальмара. Рты шевелятся,
орут и шепчут разными голосами: Купи! Купи! Отдай свои денежки, скорее, сию
минуту!
В каждом щупальце трясутся, как погремушки, банки колы и
пива, головы с пересаженными волосами, прозрачные торсы, внутри которых
происходит силиконовое пищеварение, стиральные порошки, чипсы, автомобили.
Реклама создаёт картинки фальшивого земного рая, пёстрые декорации, за которыми
ад, смрад. Конец света наступил, но никто не заметил этого, потому что все
смотрят рекламу.
— Успокойся. Тебе надо поесть и поспать.
Это был не потусторонний шёпот, а собственный его голос.
— Ты хороший мальчик. Ты всё сделал правильно. Не бойся
спрута. Ты сильней. Ты очень сильный и красивый. Не бойся гоминидов. Веди себя
разумно и осторожно, как подобает разведчику. Будь бдителен, и они никогда не
почуют в тебе чужака. Ты справишься.
Он вытащил крылышки из печки, налил на сковородку оливковое
масло, поставил на огонь и стал чистить чеснок. Масло зашипело. Он положил
дольку чеснока в давилку. Крылышки на сковородке, белые, нежные, вдруг
напомнили ему переплетённые хрупкие конечности детей в порнофильме.
Он сел за стол, прошёлся по каналам. Нашёл новости.
Страннику хотелось увидеть сюжет, посвящённый ему. Совсем не обязательно, что
покажут, это обычные новости, не криминальные. Но вдруг? Мало ли?
Густо загримированный ведущий рассказывал о скучных,
незначительных событиях. Спорт сменился прогнозом погоды, сообщили, что к концу
недели обязательно потеплеет. Он понял: о теле ничего не скажут.
Странник любил смотреть криминальные новости. В них иногда,
сами того не желая, гоминиды сообщали правду о себе. Картины кровавой
бессмысленной жестокости были изнанкой рекламного рая. Каждый раз, прямо или
косвенно, они напоминали Страннику о его миссии, помогали окончательно
вернуться из мира теней и жить дальше, здесь и сейчас.
Совсем недавно, в течение полугода, о нём говорили с
телеэкрана часто и подробно. Ему нравилось оставаться единственным существом на
свете, которое знает правду о том, что произошло в лесополосе неподалёку от
кольцевой дороги и почему там лежит обнажённое тело мёртвого ребёнка.
«Это я сделал, дурни, животные! Я поймал дитя над пропастью
и освободил ангела!»
Он осознавал своё величие. И спокойно, уверенно продолжал
жить среди гоминидов. Сильный, очень сильный самец.
* * *
Зацепе удалось провести переговоры на пять с минусом. Он
поднял цену до потолка, при этом отказался участвовать в чёрном пиаре. Он
убедил Маню Боеголовку, что нет ничего лучше, чем позитивная информация о
кандидате, поданная грамотно, тонко, ненавязчиво. Если сейчас прозвучит
ответный залп, господин Лаврентьев в глазах избирателей станет таким же
циничным негодяем, как его конкуренты. Народу надоели политики, которые
поливают друг друга дорогостоящим печатным дерьмом. Лучше в спокойном
задушевном интервью Василий Сергеевич заявит, что, конечно, мог бы дать сдачи
клеветникам и так же, как они, оплатить чёрный пиар, но он никогда не опустится
до этого.
Маня сначала хмурилась, нетерпеливо качала ногой, обутой в
высокий лаковый сапог, но в какой-то момент вдруг расслабилась. Николай
Николаевич умел убеждать.
Минус он мысленно добавил к пятёрке потому, что не отключил
мобильник в самом начале переговоров. Это был резервный телефон. В аппарате
стояла sim-карта, купленная в Риме на чужое имя. Два года назад он поклялся
себе, что никогда не будет включать этот аппарат при посторонних, тем более
говорить по нему. И вот надо же, нарушил клятву. Между прочим, впервые.
Он потерял контроль над собой. В конторе, в кабинетах
высоких чиновников, на теннисном корте, в ресторанах, в машине, в постели с
женой он скучал и томился. Он постоянно смотрел на часы. Он жил в особом
временном измерении, от встречи до встречи с Женей Качаловой. Ему хотелось
поскорей отделаться от работы, от семьи и нестись к ней. Женя была единственным
существом на свете, которое он любил, в первый и в последний раз в жизни.
Каждый её жест, гримаски маленького чистого лица, изгиб
тонкой спины, тяжесть и запах волос, прозрачные лёгкие пальцы, все в ней было
для него как наркотик, без неё он переживал мучительную ломку. Разве мог он
представить, что с ним когда-нибудь такое произойдёт?
Николай Николаевич Зацепа был нормальным, здоровым, сильным
человеком. Отличник и комсомольский лидер. Студент Института международных
отношений. Сотрудник советского консульства в Риме. Разумная женитьба на дочери
посла. Двое детей, мальчики. Блестящая дипломатическая карьера. За всю жизнь —
ни одного лишнего слова, ни одного случайного поступка. Никому из его знакомых,
друзей, сослуживцев, тем более — жене и сыновьям, в голову не могло прийти, что
его нестерпимо тянет к девочкам-подросткам.
Он регулярно, энергично выполнял свои супружеские
обязанности. Принимал стимулирующие витаминные препараты, небольшую дозу
алкоголя, закрывал глаза и представлял на месте супруги какую-нибудь
одноклассницу сначала старшего, потом младшего сына.
Когда именно это началось, он не знал. Он вообще старался не
думать об этом. После сорока его жизнь дала трещину, внутренний разлом
угрожающе рос. Было два Зацепы. Один — полноценный мужчина, верный муж,
примерный отец. Другой — похотливое одышливое «нечто». Налитые кровью глаза,
умоляющие и бесстыжие. Потные лапы невыносимо чешутся, когда рядом тоненькая
беззащитная девочка лет двенадцати. Во рту наждачная сухость, язык прилипает к
небу, губы к зубам. Между ног раскалённый пульсирующий камень, «чёртов палец»,
весом в пуд.
