* * *
По плану «Перехват» на вечерних московских улицах
останавливали тёмные иномарки, особое внимание обращали на «Форды-Фокусы»
тёмно-синего цвета. Патрульные машины дежурили на всех главных выездах с МКАД.
Из-за дождя движение было не слишком интенсивным.
— Почему ты решил, что он повезёт её именно за город? — орал
в трубку майор Завидов. — Объясни, где ты находишься? Куда тебя несёт,
Соловьёв?
Старый бежевый «Фольксваген» мчался по Хорошевскому шоссе.
Диму несло в Давыдово, и маршрут он выбрал довольно странный, учитывая, что до
этого маленького подмосковного города добраться можно либо по Волоколамке, либо
по Ленинградке.
Хорошевка за Полежаевской переходит в проспект Маршала
Жукова. Дальше мост через Москву-реку. Слева Крылатское, справа — Серебряный
Бор. Ни один нормальный человек так не поедет, если хочет выбраться из Москвы.
Но тот, у кого в машине похищенная женщина, от проспекта
Мира к МКАД поедет именно так. Телефон опять зазвонил.
— Дмитрий Владимирович, один «Фокус» точно упустили, — орал
в трубку Антон, — на Хорошевке, где-то между Третьей и Четвёртой Магистральной.
Понимаете, они другой синий «Фокус» тормознули, а там штук семь обкуренных
подростков, пока с ними разбирались, ту машину потеряли. И главное, она
пропала, прямо как сквозь землю провалилась.
— Номер, конечно, опять никто не разглядел? — спросил Дима.
— Нет. Грязью заляпан номер.
— Хорошо. Будь на связи.
«Да, там совсем просто исчезнуть, провалиться сквозь землю,
— думал Дима. — Мальчик сказал, что Олю ударили по голове и потащили. Она
потеряла сознание, но вряд ли надолго. Она очнётся. Станет кричать, попытается
выбраться из машины. Ему придётся остановиться, чтобы отключить её ещё раз. А
вдруг он связал её и вколол что-то? Он не мог успеть за пять минут. Или мог?
Если бы он просто хотел её убить, он бы сделал это сразу и оставил во дворе. Но
у него другие цели. Он везёт её за город, в лес, чтобы совершить свой обычный
ритуал».
За окнами машины было темно и пусто. Дима проезжал одно из
самых безлюдных мест Москвы. Полежаевская, район Магистральных улиц. Склады,
холодильники, гаражи. Слева мелькнул стеклянный куб автосервиса, освещённый
изнутри мертвенным светом. Справа шла сплошная бетонная стена.
Давыдово — единственный шанс. Один из ста или из тысячи.
Дима не знал, почему его туда так тянет сейчас, что это — интуиция или просто
отчаяние. Перед глазами стояло Олино лицо, в тот момент, когда она попросила
остановить и увеличить кадр.
Она, безусловно, узнала кого-то. И не поверила себе,
испугалась. Даже Диме ничего не сказала. Значит, это был кто-то свой, близкий,
кто-то вне подозрений. С самого начала Оля высказывала версию, что Молох может
быть связан с правоохранительными органами, что он в курсе расследования и
имеет возможность влиять на его ход.
Кто же? Кто вне подозрений? Кого Оля знает и уважает
настолько, что ей было больно узнать его на диске? У кого нет семьи? Кто постоянно
в курсе расследования и имеет возможность влиять на его ход?
Ответ напрашивался сам собой. Прежде чем назвать имя, Дима
пробормотал: «Нет. Невозможно!» То есть повторил слова Оли, которые она
произнесла после того, как он остановил кадр.
Слегка снизив скорость, он набрал телефонный номер, один из
трёх десятков, внесённых в записную книжку мобильного. Пока звучали долгие
гудки, Дима думал: «Ерунда. У него нет „Форда-Фокуса“. Есть какая-то старая
подержанная иномарка, то ли „Опель“, то ли „Шкода“. За руль он садится редко,
предпочитает такси или метро. Он, конечно, дома. Сейчас возьмёт трубку,
спросит, что случилось, выслушает, поможет, успокоит, выдвинет одну из своих
парадоксальных версий, которая окажется единственно верной и спасёт Оле жизнь».
— Здравствуйте. К сожалению, в данный момент я не могу взять
трубку, перезвоните, пожалуйста, позже или оставьте сообщение после сигнала.
На автоответчике звучал такой приятный знакомый голос. Дима
не стал оставлять никаких сообщений. На всякий случай набрал номер мобильного и
уже не удивился, когда услышал:
— Абонент временно недоступен.
Соловьёв переехал одноколейку, заметил, что один бетонный
забор кончился, начался следующий и между ними прореха, пустое пространство
шириной в несколько метров. Развернувшись, Дима включил дальний свет. Между
заборами был тупик, довольно глубокий, в глубине его, у ржавой стены то ли
гаража, то ли склада, стояла машина. Тёмно-синий «Фокус», с номером, заляпанным
грязью.
* * *
Руки дрожали. Голова кружилась. Надо было немного отдохнуть.
Каждое движение давалось с трудом. Они подъезжали к кольцевой дороге. Оля
увидела две милицейские машины. Офицер ДПС стоял с поднятым жезлом.
«Господи, помоги!» — крикнула про себя Оля.
Офицер был совсем близко, они ехали прямо к нему. Синие
сполохи мигалок освещали салон. Молох снизил скорость. Офицер опустил свой
жезл. К обочине прибилась тёмная иномарка. Молох медленно проехал мимо и
пересёк МКАД.
— Разведчик обязан все продумать заранее. Гоминиды бдительны
и агрессивны. Теперь мы в безопасности. Потерпи ещё немного, душа моя.
Опять заиграла музыка. На этот раз симфонический оркестр.
Пронзительная, глубокая волна струнных ударила в сердце, потом медленно, нежно,
как слеза по щеке, потекло соло скрипки.
— Иоганн Брамс. Симфония № 1, — сообщил Молох.
«Душа моя, душа моя, — повторяла про себя Оля, не в силах
шелохнуться. — Двойная макушка. Родимое пятно на шее, чуть ниже затылка.
Плоское тёмно-красное пятно, размером со старый пятак. Его почти не видно под
волосами, но я заметила, когда он пожаловался, что лысеет, и наклонил голову.
Это его голова, его затылок. В восемьдесят третьем он снял дачу для своей
матери, в тридцати километрах от Москвы, и часто ездил туда. Мать умерла в
восемьдесят седьмом. Посёлок Уборы, надо было просто посмотреть по карте, уточнить.
Зачем? Я и так помню, что эти Уборы всего в двух километрах от Давыдова. Марк
мог узнать его, но он загипнотизировал Марка. Порнограф легко поддаётся
гипнозу, как все идиоты, включая моральных. Он парализовал его память, подавил
волю. Он гениально это делает. Он вообще гений, лучший судебный психиатр
России. Его методика „Я — это он“ предполагает абсолютное вживание в образ.
Поэтому все его странности были объяснимы. Он думал, мучился над загадкой
очередного монстра, и никто не мог представить, что он сам — монстр».
Она не замечала, что руки её упрямо поднимаются к лицу.
Пальцы нашли отлепившийся уголок пластыря, прихватили, потянули. Он отклеился
удивительно легко, наверное, потому что размок от слёз.
