— Нинуль, ты дома? — спросил сочный женский бас.
— Да, — громко ответила Нина и добавила чуть тише: — Это
Майка, моя подруга. У неё есть ключ.
Через минуту в комнату вошла высокая крепкая женщина в
джинсовом комбинезоне. Короткие пегие волосы торчали во все стороны. Круглые
щеки сияли здоровым румянцем. Она улыбнулась, показывая лошадиные зубы. В
глубине рта блеснуло золото. Выпуклые карие глаза ощупали сначала Соловьёва,
потом Нину.
— Привет, ребята. А чего кислые, как на похоронах? Меня Майя
зовут, — она протянула Дмитрию Владимировичу руку.
У неё было мужское, крепкое рукопожатие. Соловьёв коротко
представился и тут же про себя назвал эту даму физкультурницей.
— Следователь? — удивлённо уточнила она. — Женька что-нибудь
натворила?
— Да, — сказала Нина, — натворила. Умерла.
— Тихо, тихо, спокойно, не каркай, — физкультурница
решительно помотала головой, — типун тебе на язык. Я понимаю, Женя ребёнок
трудный, ты устала, но знаешь, солнце моё, так не шутят, ты всё-таки мать.
Нина посмотрела на Соловьёва. Губы её медленно растянулись в
улыбке.
— Вот видите, никто не верит. Значит, это неправда.
* * *
Странник принял душ, побрился, надел все чистое. Долго
смотрел на себя в зеркало, словно увидел впервые и пытался узнать — кто это?
Чужой незнакомый человек, вернувшийся из царства света, оттуда, где над
пропастью сеют рожь, дети играют во ржи. Одно неосторожное движение, и дитя
летит вниз, в пропасть, в вечную ночь. Жалобный крик тает в бесконечности.
Другие дети не слышат, не знают об опасности и продолжают играть, бегать.
Девочки и мальчики, несчастные погибшие создания.
Трансформация каждого отдельного человека в гоминида
происходит постепенно. Эволюция наоборот, то есть революция, продолжается во
времени и пространстве, здесь и сейчас, везде и всегда, бесконечно множится на
миллионы лет и миллиарды новых жизней. Младенец ещё наделён чертами человека. Чем
старше он становится, тем отчётливей деградирует. Миазмы дыхания гоминидов
изменяют тела на клеточном уровне. Но внутри тел мутантов какое-то время ещё
живут ангелы. Они плачут, они пытаются выбраться на волю. Им надо помочь. Ну
что ж, он помог. Он вернулся из царства света с чувством выполненного долга.
Юная самка очень хотела жить. У гоминидов невероятно мощный
инстинкт самосохранения. Напоследок он сказал ей правду. Её жизнь — грубый
грязный блуд. Мерзость. Церковь только в одном случае прощает самоубийство —
когда убивает себя дева, спасая свою чистоту. Ты понимаешь, что это значит?
Чистота важнее жизни. Ангел в тебе, которого ты предала, важнее тебя, девочка.
Он плачет. Ему больно и страшно в твоём теле, в теле жадной маленькой сучки,
которая сводит людей с ума.
Где-то в глубине квартиры заскрипела и хлопнула дверь. Это
был знак. Он ждал его и знал, что обязательно будут другие знаки. Все
правильно. Полтора года он позволил себе жить в плоской бессмысленной
реальности, по ту сторону Апокалипсиса, который уже наступил, но никто не
заметил. Он позволил себе восемнадцать месяцев существовать в мире пяти чувств
и трёх измерений, в мире гоминидов, и, разумеется, всё это время был глух и
слеп, как они.
Число восемнадцать состоит из трёх шестёрок. Число зверя.
Три шестёрки его бездействия. Понятно, кому это выгодно. Вот он, ещё один знак.
Человек в зеркале нахмурился, потом улыбнулся. Повернулся,
чтобы увидеть себя в полупрофиль. Провёл рукой по влажным волосам. Может,
путешествие приснилось ему? Такое чувство возникало каждый раз, когда из
царства света его швыряла неведомая сила назад, в вечную ночь. Тьма была
привычной, она умела создать иллюзию комфорта и покоя. Но она высасывала из
него силы. Тьма была вкрадчивым гигантским вампиром, она состояла из миллиардов
незримых летучих мышей. Гоминидам она казалась светом, ибо настоящего света они
не знали, он мгновенно ослепил бы любого из них. Они привыкли к мраку, их уши
не воспринимали шороха мышиных крыльев, их кожа была слишком толстой, чтобы они
могли чувствовать, как впиваются острые зубы крошечных демонов. Они не
понимали, что умирают, и жили так, словно смерти нет.
Странник всегда возвращался со слезящимися глазами и
мучительной головной болью. Он был весь мокрый, он задыхался. Ему хотелось
кричать, как новорождённому младенцу, и чья-то сильная рука зажимала ему рот.
В ванной на полу валялась его одежда. Джинсы, клетчатая
тёплая ковбойка. В карманах джинсов он обнаружил комок жвачки, завёрнутый в
целлофановый мешочек от сигаретной коробки.
— Плюнь! — сказал он девочке, когда они ехали в машине. —
Что за дурацкая манера? Ты не корова.
Она кивнула и выплюнула жвачку ему на ладонь. Конечно, её
приучили выполнять все пожелания клиентов. Маленькая мразь. Шлюха.
В заднем кармане остались деньги, добытые из внутреннего
кармана её куртки, когда всё уже было кончено. Двести пятьдесят евро и сто
долларов. Доллары — доплата, которую она у него потребовала, глупая жадина. Он
хотел ей сказать, что уже все заплатил её сутенёру, но вовремя опомнился. Не
стоило её напрягать.
Евро ей дал кто-то другой, до него. Ну что ж, теперь эти
грязные деньги послужат великому чистому делу. Они помогут освободить ещё
нескольких ангелов.
В ковбойке было два нагрудных кармана. В одном лежали тонкая
золотая цепочка с маленьким кулоном — овальный тёмно-синий камень в золотой
оправе и розовая пластмассовая заколка. Цепочку он снял с шеи мёртвой самки.
Для него не имело значения, что это золото, а камень скорее всего сапфир. Он не
грабитель. Когда освобождается ангел, происходит колоссальный выброс энергии.
Ей нет цены. Она настолько мощная, что может неживое сделать живым. Её ещё
называют биоплазмидом. По сути, это сама жизнь, выраженная в энергетическом
потоке. Камень впитал часть биоплазмида, он был тёплым и слегка пульсировал под
пальцем.
Заколку Странник нашёл, когда чистил салон своей машины. Она
никакого смысла не имела, но могла пригодиться. В другом кармане лежало самое
главное. Пушистая каштановая косичка, бережно завёрнутая в бумажный носовой
платок. Он развернул, поднёс к лицу, втянул слабый яблочный запах детских
волос. Его обдало жаром.
Итак, все правда. Ещё один освобождённый ангел весело
резвится высоко над облаками, в чистом сияющем небе.
* * *
Нина, бледная до синевы, курила и смотрела на деньги.
— Он не давал ей так много, — произнесла она чуть слышно и
закашлялась, — а то, что она заработала за клип, сразу потратила на шмотки.
— Может, она копила? — спросил Соловьёв.
— Кто? Женя? — подала голос физкультурница Майя. — Это
невозможно. Она тратила все, до копейки. Сколько всего вы нашли?
