Ика молчала, сидела, опустив голову, смотрела на свои босые
ноги и думала, что пора делать педикюр.
— Ладно, не мучайся, я тебе скажу. У него, у бедняги,
поехала крыша, и он попал в психушку. Боюсь, он останется там надолго. Стало
быть, у тебя, красавица, большие проблемы. Во-первых, с жильём. Квартиру эту он
снимает и, между прочим, задолжал хозяину за три месяца. Так что здесь ты вряд
ли сможешь остаться. Есть ещё два адреса. Мы их пока не знаем, нам понадобится
твоя помощь. Эй, ты меня слушаешь?
Ика отвернулась. Она смотрела, как орудует крашеная Тома в
компьютере Марка. Эта крыса умудрилась за две минуты взломать все хитрые коды,
влезть на жёсткий диск и сейчас просматривала кадры последнего, ещё не
смонтированного фильма.
— Да, он работает профессионально, ничего не скажешь, —
заметил дядя Мотя, проследив взгляд Ики, — жаль, что оказался придурком.
Знаешь, лапушка, я думаю, мы с тобой договоримся. Это не ты ли там так красиво
танцуешь?
В фильме был танец Ики с медленным стриптизом, под песню
сестёр Берри «Майне либен доктор». Плагиат, конечно. Идею Марк содрал с фильма
«Ночной портье». Ика начинала танцевать в широченных галифе на подтяжках, в
кителе и в фуражке.
— Какое тело, какая пластика, просто супер, — сказал дядя
Мотя и противно причмокнул, — ты потрясающая девочка, ты знаешь об этом?
«Не хочу быть девочкой, девушкой, женщиной, не хочу быть, не
хочу жить. Господи, забери меня на тот свет, к маме с папой!» — вдруг подумала
Ика.
Именно это она повторяла ночами, как молитву или как
упражнение для дикции.
«Чтобы говорить, надо говорить, — учил её доктор логопед, —
даже думать старайся вслух».
Вот она и думала вслух, бормотала, стоя под душем, или
уткнувшись носом в подушку, или на кладбище у могилы родителей.
Папины супермаркеты достались человеку, который нанял
убийцу. Об этом все знали, но его не судили, не сажали в тюрьму. Он разъезжал
по городу на огромном джипе, как ни в чём не бывало.
Из всего имущества Ике и её тётке осталась только квартира.
Тётка тут же продала её и купила маленькую, двухкомнатную, в доме на соседней
улице. По профессии она была бухгалтер и довольно быстро устроилась на работу в
какую-то контору.
Первый год жизни с ней показался вполне терпимым. Ика готова
была привязаться к любому живому существу, изо всех сил старалась угодить тёте
Свете. Кроме неё, никого не было. Бабушка так и не поднялась после инфаркта.
Другая бабушка, мамина мама, умерла давно, когда Ике было пять лет. Где-то в
Америке жил мамин отец, но у него была другая семья, другие дети, внуки. Он
даже не прилетел на похороны.
— Что ты на меня так смотришь? Чем ты недовольна? Зачем ты
надела эту блузку? Она просвечивает! Кого ты хочешь привлечь? Вся в мать,
ведёшь себя, как проститутка. Кто так моет посуду? Ну-ка, иди сюда! Почему ты
не вытерла пыль? Свинья! Чем ты занимаешься целый день?
Тётке исполнилось пятьдесят. Замужем она никогда не была,
своих детей не имела. Не толстая, но какая-то квадратная, широкоплечая,
твёрдая, как камень. Маленькая голова с жёлтыми, зализанными назад волосами
выглядела на мощном теле, как прыщ.
Тётка относилась к тому типу женщин, которые всех ненавидят
и ненависть свою облекают в благопристойную форму «мнения». У неё была такая
присказка: «Я хочу сказать».
Наверное, ни разу в жизни она не захотела сказать ничего
хорошего. Всегда только плохое, злое.
Главным объектом тёткиного «мнения» была мама Ики.
— Я хочу сказать, это она во всём виновата. Кто? Мамочка
твоя! Охмурила Павлика, женила на себе. Он с детства был недотёпой. Потом
заставила его заниматься этим проклятым бизнесом, сама дома сидела, тунеядка, а
он работал, а ей все мало, мало, вон сколько золота себе накупила. Я хочу
сказать, у меня вот никогда в жизни столько не было, а мог бы Павлик, между
прочим, сестре родной подарить колечко, серёжки, но нет, все этой сучке
белобрысой, мамочке твоей. А кто она такая, спрашивается? Дура необразованная,
только могла, что задницей крутить. Да и крутить-то было особенно нечем. Я хочу
сказать, ни кожи ни рожи.
Вначале Ика плакала, кричала, даже бросалась на тётку с
кулаками, но в ответ получала тяжёлые оплеухи и новые порции «мнения».
Часть маминых украшений тётка продала, часть оставила себе.
Ику каждый раз колотила дрожь, когда она видела, как тётка вдевает в свои уши
мамины серёжки, как нанизывает на толстые пальцы мамины кольца, которые специально
увеличила в ювелирной мастерской.
— Ну что вылупилась? Иди, делай уроки! Я в своём праве, это
все на денежки брата моего куплено. Я хочу сказать, ни копейки тут её нет, и
твоей тоже! Иди, дармоедка, чтоб я тебя не видела! Вот отправлю в детский дом,
тогда поймёшь, кто ты такая есть. Я хочу сказать, в нормальный небось не
возьмут, ты ведь слабоумная, только и умеешь, что задницей крутить да ноги
задирать в своей гимнастике. Даже говорить по-человечески не можешь, ы-ы-ы! —
Она корчила рожи, передразнивая Икино заикание.
При посторонних тётка поразительно менялась. Губы
растягивались в заискивающей, плоской улыбке, глазки бегали, голос делался
тягучим, влажным, со слезой.
— Я хочу сказать, мы люди бедные, от братца-то ничего не
осталось, только вот девочка сирота, я уж её, как могу, воспитываю, бьюсь из
последних сил, я насквозь вся больная, давление у меня и сахар высокий.
Ика никому не смела пожаловаться. Она боялась, что не
поверят или расскажут тётке, как она жалуется, и та сдаст её в детдом.
Заикаться она стала ещё сильней, произнести целиком фразу было мучительно
тяжело. Но всё-таки училась Ика хорошо. За письменные работы получала четвёрки
и пятёрки, только устно не могла отвечать. Её жалели, к доске не вызывали.
Друзей у неё почти не осталось. Раньше с ней хотели дружить
многие, родители устраивали дома детские праздники, всем гостям дарили подарки.
Теперь она никого не могла пригласить в гости, тётка не разрешала. Из-за
заикания с ней даже поговорить было невозможно.
Лет с шести она ходила раз в неделю к доктору логопеду,
милому старику. Ей нравилось с ним заниматься, но толку от занятий было мало.
Наверное, она могла бы этому доктору рассказать, как плохо ей с тёткой, но,
пока думала, решалась, занятия кончились. Оказалось, что уже год доктор
занимается с ней бесплатно. Тётка платить отказывается, он несколько раз
говорил с ней, она сказала, что найдёт Ике другого врача.
— Так что, прости, деточка, не грусти и, главное, не
нервничай. Тогда всё будет в порядке.
Конечно, никакого другого врача тётка ей не нашла.
Расставшись с доктором, Ика почувствовала себя совершенно беззащитной, никому
не нужной.
