— Ну, допустим, жалко. Мне рыдать, да? Вот прямо здесь и
сейчас? А потом прийти домой, напиться в зюзю, залезть в ванную и порезать
вены? Этого ты хочешь?
Наташа махнула рукой, отвернулась, закурила. Антон достал
заранее заполненный и подписанный Соловьёвым бланк повестки и положил на стол
перед Вазелином.
— Распишитесь.
— Как? Мы же все выяснили! — Он прищурился, поднёс бумагу к
глазам. — Куда мне следует явиться?
— Пожалуйста, внимательно прочитайте и распишитесь. Там всё
написано.
* * *
Ждать личного врача не стали, вызвали «скорую». У Зацепы
случился инсульт, левую половину тела парализовало. Он был без сознания.
Соловьёв знал, что надо уходить, больше нечего здесь делать, но всё-таки
остался до приезда «скорой» и, конечно, жестоко поплатился за это.
Сразу вслед за бригадой в кабинет влетела Зоя Федоровна.
Каким образом ей удалось домчаться от Смоленской до Бронной за десять минут,
через все утренние пробки, так и осталось тайной.
«Наверное, на помеле прилетела», — грустно пошутил про себя
Соловьёв, хотя, конечно, было не до шуток.
Секретарша успела сказать Зое Федоровне по телефону, что к
Николаю Николаевичу явился следователь, и синьора, переступив порог кабинета,
кинулась не к мужу, не к врачу, а к Соловьёву.
— Кто вы такой? По какому праву? Что вы с ним сделали?
Предъявите документы! — кричала синьора.
— Тише, пожалуйста, — попросил врач.
Соловьёв протянул даме своё удостоверение. Она открыла,
бросила на стол, тут же схватила листок бумаги, карандаш.
— Я все записываю! Я сегодня же буду жаловаться. Он отлично
себя чувствовал утром, когда уходил из дома.
— В котором часу? — спросил Соловьёв.
— Что?
— В котором часу он ушёл сегодня из дома? Сразу поехал сюда,
в офис, или перед этим встречался с кем-то?
Зоя Федоровна часто заморгала, тряхнула рыжими волосами. Она
опешила от такой наглости: как он смеет ещё и вопросы задавать?! Но всё-таки
ответила, скорчив снисходительную гримасу, как будто объясняла идиоту, что
земля круглая и дважды — два четыре:
— Николай Николаевич ушёл в начале десятого и поехал сразу
сюда, в офис.
Соловьёв посмотрел на часы. Двенадцать десять. В офисе
Зацепа появился в одиннадцать тридцать пять. Где он провёл полтора часа, а то и
больше? Встречался с кем-то?
Дима взял своё удостоверение, убрал в карман. Поднял с пола
конверт с фотографиями. Хорошо, что он успел собрать их и спрятать. Вопреки
всему, ему было жутко жалко человека, которого сейчас перекладывали на носилки.
Он пытался сочинить какое-нибудь внятное объяснение лично для Зои Федоровны, но
не мог. Просто ничего в голову не приходило.
— Что произошло? Зачем вы сюда явились? — подступала к нему
разгневанная синьора.
— Я не могу вам этого сказать, — честно признался Соловьёв.
Синьора открыла рот, но ответить не успела, увидела, что её
мужа на носилках выносят из кабинета, и бросилась к врачу.
— Послушайте, почему вы ничего не говорите? Куда вы его
везёте? Насколько это серьёзно?
— Очень серьёзно, — сказал врач, — геморрагический инсульт.
Везём в Институт Склифосовского, в реанимацию.
— Как — инсульт? Не может быть! Коля, ты меня слышишь?
Почему ты дрожишь?
— Он вас не слышит. У него судороги, — сказал фельдшер.
В приёмной собралась куча народу, и санитарам с носилками пришлось
проталкиваться сквозь эту кучу. Зоя Федоровна бежала следом, на прощание
обернулась, крикнула Соловьёву:
— Мерзавец! Вы за это ответите!
Все, кто был в приёмной, уставились на него. Какой-то лысый
толстый мужчина тут же вцепился в локоть и спросил с тяжёлой одышкой:
— Вы из налоговой полиции?
Вдруг повисла тишина. Все продолжали смотреть на Диму.
— Нет, — сказал он, — я из ГУВД. Разрешите пройти.
Толпа расступилась. За окном взвыла сирена. «Скорая» увозила
Зацепу. За спиной Соловьёва шелестели голоса. Он шёл по коридору, не
оглядываясь. Оказавшись на улице, достал мобильник и машинально, почти не
соображая, что делает, набрал номер. Кому он звонит, он понял только, когда
услышал:
— Алло.
— Это я. Ты можешь сейчас говорить?
— Дима, где ты пропадал? — По её голосу он догадался, что
она улыбается. — Ты знаешь, я собиралась тебе позвонить… Сейчас, одну минуту.
Нет, это я не тебе. Прости. Что-нибудь случилось?
— Случилось.
— Да, конечно, я задаю глупые вопросы. Тебе нужна моя
помощь?
— Мне нужно тебя увидеть. Когда мы встретимся?
— Когда скажешь. Хочешь, сегодня вечером, часов в семь.
— Я заеду за тобой в клинику к семи.
— Хорошо. Да, все, уже иду. Нет, это я не тебе. Димка, что у
тебя с голосом? Ты простудился?
— Нет, Оленька. Я здоров. Просто мне приснился плохой сон.
— Наверное, очень плохой, если у тебя из-за этого такой
голос. Димка, ты же никогда не придавал значения снам, ты не запоминал их и
уверял меня, что это все бред. Ну что с тобой?
— Я только что беседовал с одним человеком, он свидетель, и
у него случился инсульт.
— Да-а, вот это уже совсем не сон. Свидетель по убийству
Жени Качаловой?
— Откуда ты знаешь, как звали убитую девочку?
— Потом расскажу. Так что твой свидетель?
— Мужик, под шестьдесят. Два года тайно встречался с
девочкой и спал с ней за деньги. Только что его увезли в реанимацию. Врач
сказал, мало шансов, что он оклемается.
— У тебя будут неприятности?
— Разумеется, будут. Он большая шишка. Но дело не в этом. У
меня такое чувство, что я его убил. Он сказал, девочка снималась в порно.
Наверное, ты всё-таки была права с самого начала. Он даже назвал имя
порнографа. Марк. Правда, больше он ничего не знает. Опять тупик.
— Да почему тупик? Ты что? Интернетского Молоха тоже зовут
Марк.
— Ты уверена, что это настоящее имя?
— А вдруг? Послушай, — она перешла на быстрый шёпот, — у
меня тут один больной, его сняли с колеса обозрения в Парке культуры, у него
вроде бы потеря автобиографической памяти, но он симулирует, скрывается тут от
кого-то. Омерзительный тип. Меня тошнит от него. Когда я с ним говорила, он
цитировал тексты Молоха кусками, почти дословно. Мне кажется, это он и есть.
