— Вы звонили её отцу, пока Женя была у него? — спросил
Соловьёв, вклинившись в паузу.
— Нет. Я ему никогда не звоню. Только Жене, на мобильный.
Хотела помириться. Но она не брала трубку.
— Телефон всё это время был включён?
— Нет. Она его только вчера вечером включила и забыла о нём.
Наверное, валялся там где-нибудь. Квартира огромная, народу полно, музыка орёт.
Валера, кстати, недавно Женю в своём клипе снял. Ей даже деньги заплатили.
Хотите, поставлю кассету? Женя ставит её всем, кто приходит в дом. Правда, в
последнее время почти никто не приходит. У меня друзей не осталось,
родственники все в провинции. А Женя своих не приводит. Стесняется. Мы, видите
ли, бедно живём. Ну хотите, поставлю?
Соловьёв не знал, что ответить. Ему вообще-то надо было не
отвечать, а спрашивать. Он уже второй час сидел в этой кухне, наедине с
матерью, у которой убили единственного ребёнка. Когда он уйдёт, она останется
одна. Но если сейчас поставит клип, увидит свою Женю, какая будет реакция? Опять
потеряет сознание?
Нина искала кассету. На полках в прихожей они стояли плотно,
в два ряда. Молодёжные комедии, мультяшки, мелодрамы. Пользуясь паузой,
Соловьёв принялся задавать вопросы о Жене. Он избегал глаголов прошедшего
времени.
Ему удалось узнать, что Женя — девочка, в принципе,
общительная, но иногда у неё случаются периоды такой мрачности, что к ней
страшно подойти. Наркотики она пробовала, как все современные дети, но ничего
серьёзного её мама пока не заметила. Дискотеки, кафе — да, это ей нравится.
Правда, родители её приятелей — люди совсем иного материального уровня. Нина не
может себе позволить давать дочери столько денег на развлечения, сколько дают
другим детям. И Женя чувствует себя ущербной, хотя она красивее многих своих
подружек. Но из-за этого они её постоянно подкалывают. Не дай бог надеть
что-нибудь, дешевле ста баксов!
Кассета наконец нашлась. Это была студийная запись,
отличного качества. Соловьёв мгновенно узнал клип, его часто крутили по
телевизору.
«Детские глаза и мамина помада.
Ты не торопись взрослеть, не надо»
— пел, растягивая гласные, как сладкую жвачку, Валерий
Качалов.
Прелестная худенькая девочка, не старше одиннадцати,
крутилась перед зеркалом, подкрашивала глаза и губы, примеряла мамины наряды,
каталась на роликах по парку, надувала пузырь из жвачки, сидела в кино с
мальчиком, и он робко обнимал её за плечи.
Тёмный кинозал и пузырьки поп-корна,
Целоваться в губы так прикольно.
У девочки были прямые светлые волосы до пояса, большие
голубые глаза. Качалов иногда появлялся в кадре с гитарой: то на скамейке в
парке, то за окошком школы, верхом на ветке старой липы. Мудрый любящий
папочка, немного смешной, все понимающий. Воплощение девичьей мечты о настоящем
мужчине. Когда у девочки в клипе случались какие-нибудь неприятности (злая
учительница выгнала из класса, любимый мальчик сидит в кафе с другой девочкой),
папа отправлял ей эсэмэски: «Котёнок, не грусти, всё будет классно!»
Она читала и улыбалась сквозь слёзы. В конце клипа певец и
девочка шли по аллее цветущего сада, обнявшись, оживлённо разговаривали о
чём-то и весело смеялись.
— Её теперь иногда на улицах узнают, — прошелестел голос
Нины, когда клип кончился, — хотя её снимали в парике, и грим специальный,
чтобы лицо выглядело совсем детским.
— Да, — кивнул Соловьёв, — я заметил.
— Это самый талантливый его клип, — Нина закурила и
выпустила дым в потухший экран телевизора, — то есть это её клип, Женин. Она
все придумала. А он тут вообще ни при чём. Валерий Качалов — бездарность. Ни
слуха, ни голоса. На эстраде это иногда компенсируется чувственностью,
обаянием, но ничего этого у него тоже нет.
— Что же есть? — спросил Соловьёв.
— Бешеный напор. Самоуверенность. Связи. Когда-то он сумел
вписаться в нужную тусовку и до сих пор держится там, не знаю, каким образом.
Даже для меня это загадка, хотя я прожила с ним три с половиной года. На целых
шесть месяцев больше, чем остальные его жены. Но в этом не моя заслуга, а Женина.
Он к ней с самого её рождения очень сильно привязался. Конечно, такую девочку
невозможно не любить. Хотите выпить?
— Нет, спасибо.
— И правильно. Я, пожалуй, тоже не буду. Мне надо выйти в
магазин, купить яблок, салату, орешков. Женя вернётся, а есть совершенно
нечего.
Дмитрий Владимирович попытался поймать её взгляд. Поймал. Но
ничего не понял. Сухие голубые глаза смотрели сквозь него.
Соловьёву приходилось видеть разные реакции на смерть. То,
что творилось с Ниной, не было похоже на помешательство. Она говорила связно,
разумно, вполне адекватно воспринимала окружающий мир во всех его проявлениях,
кроме одного. Она не желала понимать, что её дочь убили.
Она видела Женю, опознала её, опознала все её вещи,
расписалась везде, где просили. Она, очевидно, считала Валерия Качалова если не
прямым, то косвенным виновником смерти дочери. Но в саму смерть не верила.
Допустим, у неё есть ещё пара-тройка дней на этот отчаянный самообман. Но потом
всё равно придётся сказать себе правду, придётся похоронить Женю и как-то жить
дальше.
— Ладно, пойдёмте в её комнату, я должна прибрать там, —
сказала Нина и тяжело поднялась с кухонной табуретки.
— Вы знаете кого-то из друзей Жени? — спросил Соловьёв,
наблюдая, как она перекладывает вещи в шкафу.
— Я же сказала, Женя стесняется приглашать их домой. Да,
собственно, и друзьями их назвать нельзя. Одноклассники. Ребятки с дискотек, из
ночных клубов. Иногда с кем-нибудь завязывались более близкие отношения, но не
надолго. Она легко сходится с людьми и ещё легче расстаётся. Если она любит
кого-то по-настоящему, то только меня и его, — Нина кивнула на снимок в рамке.
Дмитрий Владимирович взял фотографию в руки, прочитал надпись
на обратной стороне: «Мой папочка — самый красивый и талантливый!» Буквы были
выведены цветными фломастерами на серой картонке. Внизу нарисован цветочек.
Железные зажимы, державшие картонку, истёрлись на сгибах. Между картонкой и
фотографией Соловьёв обнаружил четыре купюры по сто евро.
«Неужели придётся проводить повторный обыск?» — подумал
Дмитрий Владимирович, оглядывая комнату.
Другой тайник был в старой цветастой косметичке. Там, за
подпоротой и аккуратно зашитой подкладкой, Женя прятала пять сотенных купюр.
Потом нашлось ещё пятьсот евро, в штанах большой тряпичной куклы.
Нина смотрела на деньги молча, прижав руки ко рту.
Из прихожей послышался скрежет замка. Нина вздрогнула,
испуганно взглянула на Соловьёва.
