— Значит, вы уверены, что не знаете эту девочку? — спросил
Соловьёв, когда дверь за Настей закрылась, и протянул Зацепе первый снимок,
крупный план.
— Впервые вижу, — прошептал Зацепа и отвернулся.
Соловьёв отложил фотографию, встал, прошёлся по красивому
просторному кабинету. Зацепа продолжал сидеть на диване, сложив руки на коленях
и глядя в одну точку. Из глаз текли слезы, но он не замечал их.
— Пятна у неё на шее — следы удушения, — сказал Соловьёв, —
она сама села в машину к убийце. Она знала его и не боялась. Они поехали за
город. В двадцати километрах от МКАД, в глухом безлюдном месте, где только лес,
и никаких посёлков, кафе, магазинов, постов ДПС, он остановился. Вряд ли он
тащил её насильно. Был поздний вечер, но все равно трасса достаточно оживлённая,
и кто-то мог случайно увидеть. Он всегда тщательно продумывает каждый свой шаг,
не оставляет ни следов, ни свидетелей. В лес она пошла с ним добровольно. Он
взял с собой сумку или портфель, и это её не насторожило. Она знала, что нельзя
ничего оставлять в машине. По лесу они прошли совсем немного, ровно столько,
чтобы их не было видно и слышно с трассы. Но всё-таки настал момент, когда она
что-то поняла, почувствовала и попыталась убежать. Возможно, она даже успела
крикнуть. Думаю, это произошло, когда он надел очки ночного видения и натянул
хирургические перчатки. Она побежала, он кинул в неё камнем, с близкого
расстояния, и попал по затылку. Удар, судя по гематоме, получился сильный,
болезненный. Она упала. Он бросился на неё и стал душить. Вряд ли она могла
сопротивляться. Маленькая, худенькая. Рост сто пятьдесят пять сантиметров. Вес
сорок два килограмма.
— Зачем? — прошептал Зацепа. — Зачем вы все это мне
рассказываете? По какому праву?
Соловьёв достал из кармана пачку бумажных платков, протянул
ему.
— У вас все лицо в слезах, Николай Николаевич.
— Спасибо. — Зацепа машинально взял платок, вытер лицо,
высморкался. — Я не понимаю, что вам от меня нужно? Я уже сказал, я не знаю эту
девочку.
— Почему же вы плачете?
— Вид мёртвого ребёнка произвёл на меня очень сильное
впечатление.
Ему было трудно говорить. Голос сел, он шептал чуть слышно,
и Дима придвинул своё кресло совсем близко.
— Да, действительно, нет на свете ничего ужасней, чем видеть
мёртвого ребёнка. Тем более если это не болезнь и даже не несчастный случай, а
убийство. Я запрещаю себе думать о таких вещах, иначе просто не сумею работать.
Но сейчас вместе с вами, Николай Николаевич, я всё-таки позволю себе подумать,
представить, что она чувствовала, когда побежала, закричала, и потом, когда
получила удар по голове. При асфиксии уже в первую минуту происходит нарушение
биоэлектрической активности головного мозга, на второй минуте — полная потеря
сознания. Начинаются судороги.
— Нет, — прошептал Зацепа, — нет.
— Вы не хотите слушать? — спросил Соловьёв.
— Зачем вы мучаете меня? Прошу вас, уйдите, умоляю, не надо
больше. У меня страшно болит голова.
— Ладно, — кивнул Соловьёв, — я сейчас уйду. Но выпишу
официальную повестку, вам придётся явиться на допрос. Кстати, вашей жене, Зое
Федоровне, тоже. Это ведь её духи фирмы «Матерозони» мы нашли при обыске в
квартире убитой девочки. А вам предстоит очная ставка с Мариной Качаловой.
Знаете, кто это? Или вам напомнить? Женя познакомила вас с молодой женой своего
отца в ночном клубе на концерте певца Вазелина. Правда, вы представились
итальянским профессором Николо и совсем не говорили по-русски.
— М-м, — простонал Зацепа и сжал виски.
— Послушайте, может, вам всё-таки нужна медицинская помощь?
— спросил Соловьёв. — Я же вижу, как вам плохо.
— Нет. Ничего не нужно. Болит голова, но я принял лекарство,
сейчас пройдёт. У меня такое бывает. Давление, спазм сосудов. Не надо повестку,
не трогайте Зою, прошу вас, оставьте меня в покое. Я ничего не знаю. Господи,
это невыносимо! Откройте, пожалуйста, окно, здесь очень душно.
Соловьёв открыл, вернулся, опять сел рядом.
— Николай Николаевич, я скоро уйду, и, наверное, врача
всё-таки надо вызвать.
— Нет. Я сказал — нет. Никакой «скорой».
— Я не собираюсь вызывать «скорую». Может, у вас есть свой
врач, семейный?
— Нет. И хватит об этом. Я здоров. Я справлюсь. Как только
вы оставите меня в покое, все сразу пройдёт.
— Николай Николаевич, я бы с удовольствием оставил вас в
покое, но не могу. Послушайте меня, пожалуйста, и постарайтесь понять. Жене мы
уже не поможем, но мы должны найти убийцу. Он маньяк, серийник, до Жени он убил
ещё троих детей, и наверняка будет продолжение. Задушив ребёнка, он раздевает
его, срезает прядь волос, берет что-то в качестве сувенира. У Жени он взял
кулон с маленьким сапфиром, который подарил ей отец на день рождения.
Напоследок он обливает труп детским косметическим маслом «Беби дрим». Это
ритуал.
— Все. Довольно. — Зацепа слабо помотал головой и поднял
руку, как будто защищаясь от удара. — Я больше не буду вам врать. Только не
надо этих подробностей, пожалуйста. Это пытка. Я любил её. Мы встречались два
года. Я снял квартиру. Я давал ей деньги. Как иначе я смог бы её удержать? Мне
казалось, она тоже по-своему привязана ко мне.
— То есть это началось, когда ей было тринадцать лет? А вам,
простите, тогда было пятьдесят восемь? — осторожно перебил Соловьёв.
— Пятьдесят семь! Да, да, да! Ей тринадцать, мне пятьдесят
семь. Но сниматься в порно и спать за деньги со взрослыми мужчинами она начала,
когда ей было одиннадцать. Я узнал об этом совсем недавно. Меньше двух недель
назад.
— От кого?
— От неё, от Жени. Она сказала, что хочет прекратить это и
ей нужны деньги, чтобы откупиться от сутенёра. Десять тысяч евро. Я дал ей две
тысячи, пообещал, что остальные восемь дам позже. После этого мы не виделись.
— Что она говорила о сутенёре?
— Ничего. Только что зовут его Марк, фамилию она не знает,
он мерзавец и все снимает скрытой камерой.
— И вы ей сразу поверили? Вам не пришло в голову, что она
могла это выдумать?
— Сначала не поверил. Просто потому, что очень, очень не
хотелось верить. Но потом понял: если она со мной могла за деньги, значит, с
другими тоже. Я решил прекратить всякие отношения с ней. Это было трудно,
больно, но другого выхода я не видел.
— И денег больше давать не собирались?
— Нет.
— А она не требовала?
— Нет. После той последней встречи она мне ни разу не
звонила.
