— Этого не может быть, — сказал Бориска, — я только что получил
от них отлуп. Они, конечно, обещали, но не раньше осени. Либо надо напрямую, за
бабки, а у нас сейчас голяк. Слушай, а как фамилия этого корреспондента?
— Не знаю. Зовут Антон. Фамилию мы с Вазом не спрашивали.
— Где, говоришь, они сидят? — тревожно спросил Бориска.
— Да близко, в кафе, через квартал отсюда.
— Черт. А я думаю, чего у него мобильник выключен?
— Ну да, он во время интервью всегда выключает. — Наташе
мгновенно передалась Борискина тревога.
Не случайно, когда Вазелин уходил, она попросила его
проверить удостоверение у корреспондента. Это мог быть кто угодно. К Вазелину
иногда приходили под видом журналистов всякие психи, фанаты или, наоборот,
ненавистники, борцы за честь русской поэзии и песенного искусства. Неизвестно,
кто хуже. Среди фанатов попадались фетишисты. Они отрывали пуговицы от одежды,
воровали нижнее бельё, грязные носки. Один такой, вполне нормальный с виду,
стянул у Ваза дорогие часы прямо с руки, другой вообще вцепился в волосы,
выдрал клок.
Ненавистники могли спровоцировать Ваза на драку, оскорбить,
ударить, плеснуть чем-нибудь в лицо. Но больше всего и Бориска, и Наташа
боялись мелких уголовников, торговцев наркотиками. Среди публики Вазелина полно
наркоманов, и торговцы клубились стаями. В некоторых клубах был жёсткий
контроль, пронести большое количество колёс, порошка или промокашек не
удавалось. Торговцы просили помочь, спрятать дурь куда-нибудь в аппаратуру,
предлагали приличные деньги. Для них, торговцев, это всё равно было дешевле,
чем подмазывать охрану и администрацию клуба.
— Знаешь что, Наташка, дуй-ка ты туда, в кафе, — сказал
Бориска.
Наташу не надо было долго уговаривать.
Глава двадцать шестая
Повезло. Ключи от машины оказались в кармане пиджака, можно
было не заходить домой. Зацепа не вынес бы сейчас вопросов Зои, даже одного
вида её не вынес бы.
Из кафе он сразу пошёл в гараж, с нераспечатанным конвертом
в руке. Сел в машину. Бросил конверт на сиденье. В голове у него звучал высокий
неприятный смех Гроша.
«Ты — один из нас. Просто не надо терять голову, распускать
сопли, становиться сентиментальным и выдумывать высокие чувства там, где
происходит обычная сделка».
Несколько минут он сидел в машине, тупо глядя перед собой.
«Я — один из них. Я такой же, как Грош, только он по-тихому
оттягивается с разными мальчиками, а я покупал себе одну девочку. Я очень
сильно к ней привязался и теперь не могу без неё жить. Сколько раз я всерьёз
думал дождаться её совершеннолетия, развестись с Зоей, жениться на Жене и
уехать с ней навсегда, куда-нибудь к тёплому морю, в Грецию, в Испанию. Я знал,
что этого никогда не будет, что каждое очередное наше свидание может оказаться
последним».
Декорации рухнули, но небо не стало небом, вместо него был
низкий серый потолок, в подтёках, трещинах и клочьях паутины. Вместо солнца
болталась на кривом проводе голая пыльная лампочка, и Зацепа понял, что теперь
так будет всегда. Мир для него останется мёртвым и невыносимо скучным.
— Декорации рухнули, — бормотал он и крутил тонкое
обручальное кольцо на безымянном пальце, — вокруг только грязь, я валяюсь под
обломками, пытаюсь выбраться. Грош, любитель многих маленьких мальчиков,
протягивает мне, любителю одной маленькой девочки, крепкую дружескую руку
помощи.
Трель мобильника привела его в чувство. На дисплее он увидел
номер своей приёмной.
— Николай Николаевич, доброе утро. Тут следователь из ГУВД,
— тихо и несколько смущённо сообщила секретарша.
— Следователь? Интересно, по какому вопросу?
— Он сказал, что ему необходимо с вами поговорить.
— Он что, уже сидит у тебя в приёмной?
— Нет. Он на параллельной трубке. Спрашивает, когда вам
удобно, чтобы он подъехал.
— Как его фамилия?
— Соловьёв Дмитрий Владимирович.
— Что у нас на утро, на ближайшие полтора часа?
— Ничего, Николай Николаевич. Вы сказали, что будете сегодня
только к одиннадцати.
— Ладно, передай ему, пусть подъезжает через полчаса.
Зацепа убрал телефон. Визит следователя не вызвал у него
никаких эмоций, ни тревоги, ни даже любопытства. Ему было лень думать, с чем
это может быть связано. После разговора с Грошем на него напала неодолимая
апатия. Хотелось забиться в угол, под одеяло, спрятаться, накрыться с головой,
чтобы все отстали, чтобы рядом была только Женя, и никого больше.
Прежде чем выехать из гаража, он взял резервный телефон,
набрал по памяти номер её мобильного. Он не собирался с ней говорить, просто
должен был услышать голос. После трёх длинных гудков ответила какая-то чужая
женщина. Зацепа тут же отключился, убрал телефон, выехал из гаража и через
двадцать минут оказался в офисе.
В приёмной, кроме секретарши, никого не было.
— Следователь ещё не приехал?
— Нет. Должен быть с минуты на минуту. Николай Николаевич, а
что случилось?
— Понятия не имею.
Зацепа нырнул в свой кабинет, еле волоча ноги, доплёлся до
дивана и упал на него. Что-то острое впилось ему в ладонь. Это был угол
плотного конверта, который он машинально захватил из машины и нёс в руке, не
замечая. Наверное, сейчас, пока он был один в кабинете, стоило взглянуть, что
за сюрприз приготовил ему добрый друг и коллега по увлечениям Матвей Грош.
Раздирая плотную бумагу, он чуть не вывихнул пальцы, но
встать, дойти до письменного стола, взять нож или ножницы было лень.
Провозившись несколько минут, он достал наконец из конверта небольшую стопку
цветных фотографий.
Глянцевая бумага бликовала. Сначала он увидел знакомое
детское лицо, крупным планом. Девочка, лет тринадцати, очень бледная,
измученная, как будто спала. Да, если бы не странные пятна на шее, пожалуй,
можно было бы поверить, что она спит.
Каштановые косички-дреды. Он ужасно огорчился, когда она
сотворила такое со своими волосами. Кажется, это было месяца полтора назад.
Родинка на правой скуле, крошечная капля тёмного шоколада. Она хотела вывести
её, выжечь лазером. Тонкий, едва заметный шрам над левой бровью. Когда ей было
шесть лет, ударилась об угол дверцы кухонного шкафа.
Руки у Зацепы так сильно тряслись, что он выронил снимок,
взял другой, но тоже выронил и услышал жуткий сдавленный крик.
