Босые пятки лишь на мгновение коснулись скрипучих досок, а потом я восторженно повисла у него на шее.
– Так это был не сон? – спросила я с глупой улыбкой и потерлась щекой о его шею. Теплый и уютный… Как мечта.
– Смотря что ты имеешь в виду, – вздохнул Ксиль. Он выглядел очень грустным.
– Что с тобой случилось? – спросила я, ощущая смутную тревогу, но не понимая ее причин.
– Ничего, малыш. – Он зарылся лицом в мои спутанные пряди. – Ничего. Ложись спать. Мне пора.
– Нет!
Это вырвалось против воли и громче, чем я ожидала.
– Тише, разбудишь других… Мне пора, Найта, – повторил он мягко, но твердо.
Я чувствовала, что вот-вот снова расплачусь.
– Я заходил попрощаться, – виновато сказал Ксиль и ласково погладил меня по шее, по спине… – Боюсь, что нашему знакомству пришел конец, как и этому приключению.
Он осторожно выпутался из моих объятий и запрыгнул на подоконник. Темный силуэт четко выделялся на фоне светлеющего неба.
– Ну, прощай, что ли, Найта.
В голосе его чувствовалась улыбка.
Наверно, мне тоже следовало сказать «прощай». Но я не могла. Что-то стояло в горле, не пуская слова.
Ты вернешься?
Он обернулся в последний раз.
– Я не знаю, мелкая. Прости меня.
– Максимилиан!
Он просто исчез, растворился в предутренних сумерках. От моего неосторожного оклика мама проснулась, и теперь в дверь отчаянно колотили, требуя поднять щеколду.
Я не слушала их. Я стояла и смотрела, как светлеет небо. Ветер задувал в раскрытое окно и шелестел страницами белой тетради.
Конец ночи. Начало дня.
Я вернусь. Обещаю.
Я клянусь
Ненаписанными стихами,
Что вернусь
И останусь навек с тобой,
Что проснусь
Под бездонными небесами,
Сброшу груз
Вниз, в гремучий морской прибой.
Этот мир
Слаще самой кровавой сказки,
Сердцу мил,
Да вот милость слепит глаза.
Сто светил
Догорят, остановят пляски.
Я вернусь.
Ведь иначе никак нельзя…
