– Спокойно, Ганн, – уже взяв себя в руки, повторил Гирдган. – Сколько зараженных? В какой пикте проявилась болезнь? Что сделано?
– Всевластный, – все же взяв себя в руки, начал докладывать гебер, – болезнь появилась сразу почти во всех пиктах. Количество зараженных уточняется, но их очень много. Предпринять пока ничего не удается, лекари только готовят план мероприятий, мы не рассчитывали столкнуться с болезнью. Видно, боги отвернулись от нас.
– Понятно. Немедленно навести порядок. Это, в конце концов, армия: за малейшую заминку в выполнении приказов казнить на месте. За малейшие паникерские разговоры казнить на месте, невзирая на звания. Армии сниматься. Будем отходить на юг. Для начала отойдем на один переход, там разобьем лагерь. Те, у кого обнаружены признаки болезни, двигаются параллельно, в десяти перелетах стрелы. И повторяю: дисциплина и порядок. И да поможет нам Гарун.
– Как быть с пиктами, прикрывающими нас с севера?
– Отправить гонцов, но в личный контакт не вступать: если там нет заразы, то она пришла из города. Обоим пиктам соединиться и стать общим лагерем и быть готовым к встрече с противником. Если людей будет слишком много, то открытого боя не принимать.
– Большинство личного состава распределено по замкам.
– Снять гарнизоны, иначе ситуация может повториться: один только Гарун знает, сколько подземных ходов понарыто у этих людишек.
– Но тогда пикты не смогут контролировать границу.
– Не имеет значения. Мелкие отряды не так страшны, а армия не проследует дальше, оставив за спиной сильное войско.
– Кто командующий?
– Гебер Банг. Нам нужно несколько дней, всего лишь несколько дней. Болезнь слишком быстро проявляется, так что уже скоро мы будем знать, удалось нам с нею справиться или нет. Сомневаюсь, что люди успеют что-либо предпринять, но исключать эту возможность нельзя.
– Всевластный!
Похоже, истерия начала распространяться со скоростью лесного пожара, если уже его адъютант врывается в его покои подобным образом. Гирдган метнул в его сторону испепеляющий взгляд, который говорил только об одном: уж лучше пусть новость окажется действительно очень важной. Под этим взглядом адъютант съежился, но все же нашел в себе силы высказать то, зачем пришел:
– Степняки уходят.
– Как уходят? А что вожди племен?
– Вожди и сами нахлестывают коней. Они убегают, и убегают не одной ордой, и даже не племенами, а разделившись на роды. Они оставляют даже рабов, чтобы те не сдерживали их.
Если степняки бросают столь дорогую добычу, это означает только одно: напуганы они не на шутку, и среди них точно нет никакого порядка. Все, это уже неорганизованная и неуправляемая толпа. Союзников Гирдган лишился окончательно и бесповоротно. Нет, это не означало, что если он решится отступить, то в степи его армия подвергнется нападению, – они все же побоятся связываться с войском, которое несет с собой заразу, скорее они расступятся и дадут им беспрепятственно уйти, но и помогать больше не станут.
Впрочем, уходить Гирдган никуда не хотел. Он временно отступит, но не более. Армия – не горожане, здесь, в конце концов, есть дисциплина, и с болезнью будет справиться куда легче, а значит, и смертность будет меньше.
Андрей наблюдал за тем, что происходит в орочьем лагере, и сердце его было полно злобного торжества. Сначала была видна поднявшаяся паника и суматоха, потом он наблюдал, как, нахлестывая коней, степняки ринулись прочь от города, и, хотя они разделились на множество небольших групп, направление у них было одно: они возвращались в степь. Потом запылал город. Одновременно орки начали покидать лагерь, причем весьма значительная группа двинулась в сторону от тракта, по которому отступало основное войско. А чем это можно было еще назвать, как не отступлением? Вдоль дороги с обеих сторон и на большом протяжении были разложены чадящие костры. По этой дороге, глотая черный дым, двигалось уже войско: Гирдган вводил в действие дезинфекционные мероприятия. Когда последний солдат покинул лагерь, тот запылал жарким огнем. С холма, на котором обосновался Андрей, было видно, что в лагере осталось практически все имущество: орки уходили налегке, было видно также и то, что многих животных забили и оставили среди огня.
– Лихо они организовались, – подал голос находящийся рядом Жан.
– Да, чего не отнять, того не отнять, – согласился Андрей.
– Эдак они с болезнью справятся играючи.
– Не все так просто, Жан. Не все так просто. Если зараза уже внутри, они с этим ничего не поделают. Ты видишь вон ту группу? Там уже не менее четырех тысяч, а это полная пикта, даже больше. То, что их отделили, говорит о том, что лечить болезнь они все же не могут. Так что вылазку в любом случае можно считать удачной. Степняки, судя по всему, тоже выбыли из игры, а это больше пятнадцати тысяч легкой кавалерии. Одним ударом мы уменьшили армию орков почти на двадцать тысяч. А ведь это еще не конец. Мне непонятно другое. Где люди? Я не вижу колонны с рабами, а ведь их захватили множество.
Как Андрей ни вглядывался, но понять, что происходит, он не мог, так как пленных держали по другую сторону от военного лагеря, и сейчас его застилал черный дым.
Ответ на этот вопрос он нашел позже. Когда армия орков ушла достаточно далеко, он со своими людьми приблизился к лагерю, в котором содержались пленные, и увиденное заставило их содрогнуться.
Людей содержали в бараках, наскоро возведенных специально для этих целей. Орки не стали мараться, подвергая себя риску заразиться. Как видно, им было известно, что люди не болеют этой болезнью, но являются ее носителем, так что бараки просто подожгли. Гирдгану было плевать на убытки, главное – сохранить армию. В огне погибло около пятнадцати тысяч, взятых в плен как в самом Лондоне, так и захваченных в других местах: их всех свозили в одно место.
Большое заблуждение считать, что во время пожара тело сгорает без остатка. Даже после сожжения тела на большой поленнице дров остаются обгорелые кости. Конечно, если применить напалм, то кроме пепла ничего не останется… Что уж говорить о людях, находившихся в деревянном здании. Да, тела сильно обгорели и прожарились, но вся неприглядная картина произошедшей здесь трагедии предстала перед Андреем и его дружинниками во всей своей страшной красе.
Сколько потом он клял себя за то, что произошло дальше, но не увидел и не услышал ни слова, ни взгляда попреков со стороны его людей. К этому моменту к Новаку уже присоединились его дружина и дружины его вассалов, всего их собралось триста двадцать пять всадников. Андрей уже давно принял за правило сажать своих дружинников на чистокровных лошадей, а потому не опасался того, что они могут подхватить заразу.
Возможно, всему виной было чувство вины. Ведь выпусти он заразу раньше – и стольких жертв можно было бы избежать. Возможно, свою роль сыграло то, что, когда он думал о тысячах погибших и попавших в рабство, это все же были голые цифры, а сейчас он взирал на это воочию.
