Переход дался тяжело. Люди были изнурены, хотя караван и двигался очень медленно, проходя в день едва ли пять-шесть миль, но тем не менее походная жизнь – это не прогулка перед сном.
Пограничное встретило своего барона ликованием, полоняне же восприняли поначалу это по-иному. А как они должны были воспринять воцарившуюся радость, если сами являлись лишь частью добычи, которую с таким ликованием сейчас встречали люди? Только позже, когда людей разобрали по домам, чтобы дать им отдохнуть, перевести дух и привести себя в порядок, им стало ясно, что радовались люди вовсе не полону, а именно возвращению барона, о тяжелом ранении которого все уже знали, и просто обрадовались, когда он въехал в село, самостоятельно восседая на своем коне, хоть и с перевязанной рукой, но все же со здоровым румянцем на лице.
Известно стало новым кабальным и о том, что сейчас спешно строились для них новые дома, ничем не уступавшие тем хоромам, в которые их привели местные жители. О том, что кабальные также жили весьма неплохо, а даже и куда лучше, нежели свободные арендаторы в других землях. Другое дело, что они все едино оставались кабальными, но небывалое дело: те, кто хорошо трудился, имели все шансы обрести свободу, и такие были – немного, но были. Одним словом, в конце тяжелого перехода, полного неизвестности, их ждали приятные вести – их новый хозяин был человеком строгим, но справедливым и заботливым.
Едва соскочив с коня посреди площади перед церковью, Андрей тут же попал в объятия жены. Увидев Анну, которая, будучи в интересном положении, преодолела неблизкий путь, чтобы встретить своего мужа, Андрей даже и не знал, радоваться этому обстоятельству или строго указать супруге на недопустимость подобного поведения.
– Анна…
– Все знаю. Виновата. Извини, больше не буду. Я просто по тебе соскучилась.
– Бог мой, я тоже по тебе скучал. Но нельзя же… – Не договорив, он осекся и опустил взгляд на свою руку, безвольно висящую на перевязи, к которой были прикованы вдруг наполнившиеся слезами глаза жены. – Вот так вот. Будешь ли ты теперь любить калеку? – попытался он пошутить.
– Дурак. Боже, какой же ты дурак. – Она сделала шаг к мужу и наконец, уткнувшись в его грудь, закованную в доспехи, разразилась плачем.
– Ну, это… Анна, люди вокруг.
– Ну и пусть.
– Ну, хватит. Вот проржавеют доспехи – потом замучаюсь их отчищать.
– Яков отчистит, – сквозь слезы парировала она.
– Забыла. Он сам ранен. – Андрей вдруг почувствовал, что ему и самому говорить трудно, так как к горлу подступил твердый комок, который никак не хотел уходить, сколько он ни сглатывал его. – Дети-то где?
– Здесь где-то, с деревенскими мальчишками убежали играть. Староста сказал, что за ними обязательно присмотрят. – Да, с этим ничего не поделаешь, сорванцы были еще теми непоседами, и Андрей не собирался ограничивать их. Чтобы стать хорошими хозяевами, нужно все самим облазить да шишек набить, а чтобы в людях видеть людей, а не быдло, нужно общаться с ними с самого детства.
Наконец им удалось совладать с собой и успокоиться. Оторвавшись от жены, он взглянул на остальных встречающих, которые деликатно стояли в сторонке, пока происходила сцена встречи.
Падре Патрик стоял рядом с падре Иоанном и с умилением наблюдал за сценой встречи своих прихожан. При этом его взор был сосредоточен не только на Андрее и Анне, но и на остальных дружинниках, которых также встречали домашние, – разумеется, тех, кто обзавелся семьями. Были здесь и несколько овдовевших женщин – что и говорить, поход без потерь не обошелся.
Оторвавшись от жены, Андрей, по уже заведенному обычаю, повинился перед вдовами за то, что не уберег кормильцев. Повинился искренне, от чистого сердца. Конечно, это уже вошло в обычай, да только отношение у Андрея было вовсе не обыденным, потому что он искренне сожалел и оплакивал каждую потерю. Перед этими же женщинами он и вовсе считал себя особо виноватым. Ведь не было острой надобности в этом походе, хотя, с другой стороны, как ни тренируйся, а боевой опыт – он нужен, а как его получить, не потеряв соратников? Не знал он иного пути, он и себя не жалел и за спинами не прятался. Рука, покоящаяся на перевязи, явственно указывала на это тем, кто остался без кормильцев, – вот только брошенными они не будут, в этом Андрей дал себе клятву и был намерен сдержать слово, данное самому себе, а обмануть себя куда труднее, чем окружающих.
Прошли в церковь, падре Патрик провел панихиду по павшим воинам. Отслужил службу и во здравие вернувшихся из похода воинов. На службу набилась полная церковь, хотя и не воскресенье, и время было горячим: урожай на полях еще не весь сжат, но люди оставили на время дела. Всем места не хватило, так как народу прибыло, – те, кто не уместился в церкви, стояли плотной толпой перед нею.
Когда они вновь оказались на улице, Анна, в очередной раз вытерев выступившие непрошеные слезы, взяла Андрея под руку и, прильнув головой к его плечу, проговорила:
– Андрэ, давай навестим местную лекарку.
– К чему? – удивился Андрей. Руку худо-бедно спасти удалось, на большее надеяться было просто бесполезно. Такие увечья нередко приводили к инвалидности даже в его мире, где медицина шагнула далеко вперед, чего уж ждать от средневековой лекарки.
– Про старуху Арию прямо чудеса рассказывают, – с жаром проговорила она.
– Пустое. Все, что можно было сделать, уже сделали.
– Ну ради меня. А вдруг она и впрямь на чудеса способна?
– Анна, она лекарка, а не колдунья и не волшебница.
– Ну прошу тебя.
Андрей хотел было упереться, но потом, взглянув во вновь наполнившиеся слезами глаза жены, махнул на все рукой и согласился. С другой стороны, в сердце закралась надежда, впрочем, угнездиться ей там он не дал: незачем – потом разочарований будет меньше.
Типовой домик старухи-лекарки встретил его стойким запахом разнотравья, от которого приятно закружилась голова. Ладно, попытка не пытка, как говаривал Иосиф Виссарионович в известном анекдоте.
Руку старуха осматривала долго и вдумчиво, не раз и не два заставляя искажаться его лицо от нестерпимой боли, пару раз срывая с его уст непроизвольные стоны, неконтролируемую брань и высекая из глаз слезы. Анна присела в сторонке и, прижав руки к груди, с надеждой взирала полными слез глазами на все манипуляции старухи.
– Пошто сразу-то не приехал, господин барон? Пошто целый месяц тянул?
– Какой месяц, бабушка? – искренне возмутился Андрей, но особо не удивился заявлению старухи.
– Дак нешто я не вижу, что ранению никак не меньше месяца?
– Ранили меня только девять дней назад, бабушка.
– Эка. Ну да, ну да, слышала я о таком, сама-то не видела, но слышать еще от моей бабки доводилось. Знать, царапины всякие не успевают появиться, как сразу и заживают?
– Есть такое дело, бабушка. – Андрей обратил внимание на то, что это его обращение «бабушка» сильно льстит старухе, настолько сильно, что она даже вся зарделась как девчушка молоденькая. Но вместе с тем от подобного обращения старуха стала вести себя как-то раскованно, более уверенно и по-деловому.
