Не следует так себя вести. Руки не действуют, во всяком
случае пока, но кричать и сходить с ума по этому поводу нет смысла: не поможет.
А как пальцы? Если она сможет обхватить пальцами стойки кровати, тогда…
Увы. Пальцы оказались столь же беспомощны, как и руки в
целом. После минуты усилий Джесси была вознаграждена лишь слабым движением
мизинца.
– Господи, – произнесла она еле слышно дрожащим голосом. В
нем ничего не было, кроме безнадежности и страха.
Конечно, люди часто гибнут. Она видела за свою жизнь сотни,
может быть, даже тысячи раз смерть в теленовостях. Тела, вытаскиваемые из
смятых в лепешку машин, из развалин, торчащие из-под покрывал ноги и горящие здания
на заднем плане, очевидцы с бледными лицами, рассказывающие обо всем этом
ужасе… Она видела бесформенную массу Джона Белуши, выброшенного из отеля «Шато
Мормон» в Лос-Анджелесе: видела гибель гимнаста Карла Валенды, когда он потерял
равновесие и упал на трос, по которому пытался пройти над улицей между двумя
курортными отелями: ему удалось на какой-то миг ухватиться за трос, но потом он
нырнул к своей смерти. Телевизионные станции показывали этот эпизод снова и
снова, как будто смаковали страшную гибель человека.
Поэтому Джесси знала, как умирают люди в несчастных случаях,
но до последних суток она не могла постичь, что происходит в душе у таких
людей, когда они вдруг осознают, что больше никогда не выпьют стакан сока, не
примут участие ни в одной телевйкторине, не позовут друзей на покер и не
восхитятся идеей провести вечер четверга в магазинах. Никогда больше ни вина,
ни поцелуев, ни морского купания. Любой час в жизни может быть последним.
«И вот это утро, по всей вероятности, окажется таковым, –
подумала Джесси. – И наш милый домик в лесу на берегу озера вполне может
появиться в пятничных или субботних новостях. И телекомментатор Дуг Роу в своем
отвратительном белом плаще будет вещать в микрофон: „М-да, это вот тот самый
дом, где так ужасно закончили жизнь известный портлендский адвокат Джералд
Бюлингейм и его жена Джесси“. А потом он передаст эфир студии, и Билл Грин как
ни в чем не бывало станет рассказывать о спорте. И все это не враки Рут или
болтовня милашки – Хорошей Жены. Это…» Джесси понимала, что именно так и будет.
Это нелепый несчастный случай, в который трудно поверить, когда читаешь такое
сообщение утренней газеты мужу, жующему грейпфрут. Просто глупый несчастный
случай, только сегодня он произошел с ней. И постоянные вопли ее рассудка, что
это была беспечность, случайность, нелепая ошибка, совершенно неуместны. На том
свете нет отдела жалоб, где она могла бы объяснить, что это Джералд придумал
наручники, так что было несправедливо оставлять ее в них. Надеяться ей не на
кого. Спасение ниоткуда не придет. Она должна рассчитывать только на себя.
Джесси откашлялась, закрыла глаза и заговорила в потолок:
– Боже, дай мне спокойствие принять вещи, которых я не могу
изменить, мужество изменить то, что я могу, и мудрость понять разницу между
ними. Аминь.
Однако просьба не была услышана. Джесси не ощущала ни
спокойствия, ни мужества, да и с мудростью, видимо, была загвоздка. Рядом с
мертвым мужем, в пустом доме, в глухом лесу, прикованная к стойкам кровати, она
была похожа на цепную собаку, оставшуюся умирать на заднем дворе, пока ее
хозяин отсиживает тридцать дней за вождение в пьяном виде.
– Прошу Тебя, пусть не будет боли… – заговорила она слабым,
дрожащим голосом. – Если я должна умереть. Боже, пусть хотя бы без боли. Я не
переношу боли!
"Сейчас не нужно думать о смерти, милая, – услышала она
голос Рут, который после паузы добавил:
– Всегда остается шанс!" Хорошо, нет спора: думать о
неизбежности смерти – плохая идея. Но что остается?
«Жить», – ответили Рут и Хорошая Жена в один голос.
Жить, отлично. Круг замкнулся. Она снова сосредоточилась на
собственных руках.
Руки устали и спят, потому что я спала на них и до сих пор
продолжаю на них висеть. Снять с рук собственный вес – задача номер один.
Джесси попыталась подвинуть свое тело выше, используя силу
ног, и испытала приступ отчаяния, когда и они поначалу отказались повиноваться.
На минуту она растерялась, потом снова обрела решимость и
стала сучить ногами в постели, вверх-вниз, комкая покрывало и простыни. Она
тяжело дышала, как велосипедист, берущий последний подъем в марафонской гонке.
Ее мышцы, которые теперь просыпались, дрожали и звенели, отзываясь
бесчисленными иголочными уколами.
Страх смерти окончательно разбудил ее, но понадобилась вся
эта исступленная аэробика. чтобы и сердце заработало в нормальном ритме.
Наконец Джесси и в кистях рук стала чувствовать слабые импульсы, долгие и
гулкие, как отдаленный гром.
«Если не можешь придумать, как вырваться из наручников, то
обдумай хоть, как добыть эти последние два-три глотка воды. Заруби себе на
носу, что ты никогда не добудешь их, если твои руки не будут тебе служить!»
Рассветало. Джесси продолжала работать ногами. Пот струился по ее волосам и
стекал по щекам, она понимала, что таким образом усугубляет жажду, но выбора не
было.
«Нет выбора, милая, действительно, нет».
Наконец ее поясница начала двигаться к изголовью кровати, и
раз за разом она напрягала мышцы ног и живота и чувствовала себя все увереннее.
Верхняя часть ее тела постепенно приближалась к вертикальному положению. Локти
начали болеть, и как только она сняла с рук вес тела, озноб иголочных уколов
стал проникать и в верхние мышцы. Она не прекращала двигать ногами, пока не
оказалась в более-менее сидячем положении. Джесси перевела дыхание и затем
подвигала ногами еще немного.
Струйка пота затекла в ее левый глаз. Она часто-часто
поморгала и тряхнула головой, чтобы смахнуть пот, и почувствовала, как
просыпаются и отзываются ноющей болью мышцы". Наконец она достигла
сидячего положения и на минуту застыла в изнеможении.
Джесси откинула голову и еще раз стряхнула пот. Новая
судорога потрясла ее: она была гораздо сильнее. Будто кто-то беспощадный
закрутил шнур вокруг ее плеча и потом резко дернул. Она, задыхаясь, глотала
воздух, ее ногти впились в ладони, на пальцах показалась кровь. Глаза были
полузакрыты, но слезы все равно пробирались по бурым впадинам глазниц и текли
по щекам, смешиваясь со струйками пота. Джесси не могла сдержать стонов боли и
отчаяния. «Держись, стерва!» – крикнула Рут. Бездомный пес дотащился до спуска
к озеру как раз на зорьке, и его уши встрепенулись при звуке ее голоса. На
морде появилось выражение, соответствующее человеческому чувству изумления.
Следующая судорога, сопровождаемая ослепительной вспышкой
боли, вцепилась в левый трицепс вплоть до подмышки, и ее проклятия превратились
в долгий, протяжный визг. Однако Джесси не перестала двигать ногами. Разум ее
отключился, но она продолжала бороться.
