Однажды она почти выдала этот секрет на женской группе по
психотренингу… Это было в начале семидесятых, и, конечно же, посещение этой
группы было очередной идеей ее подружки по комнате. Джесси отправилась туда
спокойной, во всяком случае, сначала. Это было безобидное занятие, еще одна
страница удивительного, хотя и выцветшего уже карнавала под названием
«Колледж».
Для Джесси первые два года в колледже – особенно с Рут Нери,
которая таскала ее по всем вечеринкам, скачкам и выставкам, – были в основном
содержательными и веселыми: ей нечего было бояться, а радости сами спешили
навстречу. Все это было слишком ярким, чтобы быть повседневностью, – так люди
видят мир в горячке. Эти два года, в сущности, были вспышкой в ее жизни.
Вспышка закончилась на том собрании женской группы. Именно
там Джесси обнаружила гадкий серый мир, который одновременно предварял ее
взрослое будущее, ожидавшее в 1980-х, и нашептывал о темных детских секретах,
зарытых заживо в 1960-е… Двадцать молодых женщин собрались в гостиной коттеджа
– одни сидели на потертом диване, другие погрузились в большие старые кресла, а
большинство сидели, скрестив ноги, на ковре – всего двадцать женщин от
восемнадцати до сорока с небольшим. В начале собрания они молчали. Затем на
Джесси обрушился гадкий ураган историй об изнасилованиях, кровосмешении, пошлых
адюльтерах и жестоких пытках. Она никогда уже не забудет, как печальная и
прелестная юная блондинка подняла свитер и показала следы от сигаретных ожогов
под грудями.
Так закончился для Джесси карнавал юности. Впрочем, не
совсем так. Это было похоже на то, как среди цветущей весны ей показали бы
картину серой и унылой осени, которая и была настоящей правдой: ничего, кроме
пустых сигаретных пачек и использованных презервативов среди пыльной пожухлой
травы… Она увидела эту безобразную картинку в центре ярко раскрашенного холста,
и это испугало ее. Думать, что только это ожидает ее в будущем, именно это и
больше ничего, было страшно; понимать, что это было также и в прошлом, укрытое
ненадежными покровами ее мечтаний, было невыносимо.
Та, юная блондинка тогда объяснила: она не могла ничего
рассказать родителям о том, что дружки ее брата вытворили с ней во время
уикэнда, который родители провели в Монреале, потому что тогда выяснилось бы,
что с ней проделывал в течение года ее брат, а в это родители просто никогда не
поверили бы.
Лицо и тон блондинки были совершенно спокойны, а в голосе
чувствовалась усталость. Когда она закончила свой рассказ, воцарилось
потрясенное молчание – в этот момент Джесси почувствовала, как что-то
оторвалось у нее внутри, она услышала сотни голосов призраков, которые кричали
в надежде и отчаянии, – и тут слово взяла Рут.
– Почему бы родители тебе не поверили? – спросила она. –
Господи. Лив, они прижигали тебя горящими сигаретами! У тебя же были сигаретные
ожоги – улики! Так почему бы они тебе не поверили? Они тебя не любили?
– Нет, – ответила блондинка, – отец и мать любили меня. И до
сих пор любят. Но им и в голову не могло прийти такое о моем брате Барри и обо
мне. Это убило бы мою мать.
И тогда Джесси почувствовала, что у нее вот-вот начнется
истерика, если она не уйдет отсюда. Она встала, точнее, выпрыгнула из своего
кресла так резко, что чуть не опрокинула его, и вихрем выскочила из комнаты,
понимая, что привлекла общее внимание. Но ей было совершенно наплевать, что они
там думают.
А важно было то, что солнце, вечный источник тепла и света,
исчезло, и если бы она рассказала, ей бы не поверили: Бог добр и не допустил бы
этого.
Она убежала из комнаты через кухню и выбежала бы на улицу,
но задняя дверь была заперта. Рут бросилась следом, крича, чтобы она
остановилась. Но Джесси остановилась только из-за проклятой закрытой двери. Она
прижалась лицом к холодному темному стеклу, секунду подумав – да, это длилось
только секунду. – а не разбить ли его головой, разрезав лицо и горло, – лишь бы
любой ценой вырваться из этого чудовищного заколдованного круга будущего и
прошлого, но в конце концов она потеряла сознание и сползла на пол, неловко
подогнув ноги в тесной мини-юбке, которую тогда носила. Рут села рядом и
положила руку ей на плечи, обняла ее, погладила по волосам, привела в чувство.
Теперь, в летнем доме на берегу озера Кашвакамак, она думала
о том, что произошло со спокойной и печальной блондинкой, которая рассказала им
о своем брате Барри и его приятелях – ребятах, которые наверняка полагали, что
женщина существует исключительно для телесного развлечения. Вот почему прижечь
ей грудь сигаретой было нормально. Ведь она была девчонкой, которая трахалась с
братом, но почему-то не хотела этого делать с его дружками.
– Помогите мне. – бессильно сказала Джесси глухому дому.
Сейчас, когда она вспомнила блондинку с печальным лицом и мелодичным голосом и
круглые следы от старых ожогов на ее очаровательных грудях, Джесси не могла уже
выбросить ее из головы. Она понимала, что спокойствие блондинки было единственным
средством отключиться, спастись от психической травмы, которую ей нанесли. Лицо
блондинки каким-то образом стало ее лицом, и, когда Джесси заговорила, ее голос
был слабым и дрожащим голосом человека, у которого отняли Бога.
– Пожалуйста, помогите мне.
Ей ответила та часть ее сознания, где таилась Рут Нери.
Голос теперь звучал доброжелательно и мягко.., но не слишком обнадеживающе.
«Я попробую, но ты должна мне помочь. Догадываюсь, что ты
хочешь сделать, и у тебя будут неприятные мысли. Ты готова к этому?» «Дело не в
мыслях, – сказала Джесси, дрожа. – Я устала быть Хорошей Женой Бюлингейм. Я
хочу от нее убежать».
«Ты могла бы заставить ее молчать, – сказала Рут. – Она ведь
важная часть твоего и – ну, нашего – существа, Джесси, и она в целом неплохой
человек, однако она вынуждена была временами прятаться и разучилась
по-человечески общаться с людьми. Ты будешь оспаривать это?» Джесси не хотела
оспаривать ни это, ни что-то другое. Она слишком устала. Свет, падавший сквозь
западное окно, становился все более горячим и красным по мере приближения
заката. Ветер гнал листья, вихрил вокруг пустой веранды – всю мебель оттуда
убрали в дом на зиму. Сосны гудели; задняя дверь хлопала: пес после длительной
паузы возобновил свое громкое чавканье.
– Как я хочу пить, – сказала Джесси безнадежно.
«Не думай об этом».
Она повернула голову, почувствовала прощальное тепло солнца
на левой стороне шеи и снова открыла глаза. Перед ними стоял бокал с водой
Джералда, и из ее горла вырвался крик смертельно раненной птицы.
«Бери пример с собаки, – сказала Рут. – Собака делает то,
что должна делать, чтобы выжить, и ты должна заняться спасением своей шкуры».
«Не знаю, смогу ли», – сказала Джесси.
«Думаю, сможешь, милая. Если ты могла замести под ковер то,
что произошло в тот день, когда солнце исчезло, значит, ты что угодно сможешь».
