«Не-е-ет». Опять погасила лампу, но без ужаса, просто легла на спину и, глядя в тёмный потолок, начала распутывать кружево, нитку за ниткой, отделяя бред от реальности, факты от домыслов. Рассудок будто обрадовался и сделался сияющим, как кристалл на Катином столе, — тот отражал множество предметов, которые в действительности находились в разных местах, но в его гранях оказывались рядышком, рождая новые сочетания и смыслы. Лиловое пятнышко легло рядом с белым, свеча озарила самый тёмный угол, высветив стакан и пепельницу, да… Ольге показалось, что проваливается в свой разум, как в кристалл, и она ухватилась за самое простое и бытовое. В Катиной книге, которую читала вечером, описывалась «кошачья» драчка — девчонки, собираясь на школьную дискотеку, не поделили брошку-бабочку, и одна из них от ярости швырнула в кузину чернёную бронзовую пепельницу, украшенную литыми фигурками собаки и крысы. Рассекла бровь, но дело не в этом. Ольга тогда мимоходом отметила редкую вещицу, виденную в курительной комнате — она и сама имела привычку стаскивать в текст всё, что попадалось на глаза. Но сейчас сообразила — первая Катина книга вышла в прошлом году, а в Ордене она, говорит, с весны.
Ох, девочка-девочка, зелёная виноградина, горячая птица.
Птица. Вспорхнула, тронула крылом щёку, сказала дьюу-дьюу.
«Нет, ну какая штука, а?.. Чай, уходи!» — Ольга, устав тревожиться за себя, засмеялась и тряхнула головой, но птица не исчезала. Оживший Жакоб кружил по комнате, пах влажными перьями и травой, раз воплощаться не собирался. Наоборот, подлетел и нахально щипнул её клювом — да не спишь ты, дура! Вроде как даже потянул одеяло, требуя, чтобы вылезла из постели.
Запас паники на сегодня действительно был исчерпан, поэтому Ольга спокойно начала одеваться под пристальным взглядом птицы, усевшейся на резную створку шкафа.
Они покинули комнату одновременно, но не вместе — Ольга, естественно, через дверь, а сычик — через вентиляционное отверстие, но в коридоре встретились, он полетел далеко впереди, она пошла следом, стараясь не терять его из виду. Поплутав по закоулкам, Ольга остановилась около кабинета Рудиной, где Жакоб дожидался её, поклёвывая огромный фикус. Но, взлетев, он устремился к другой двери, напротив.
Ольга постучала, услышала долгое «да-а-а» и заглянула. Первым делом увидела сияющий монитор, на котором только что схлопнулось окошко с пасьянсом и появился рабочий стол без картинки, по серому полю шла красная надпись «Arbeit macht frei», местами перекрываемая вордовскими файлами. За компьютером, спиной ко входу, сидела женщина.
— Вызывали, мадам?
Женщина оттолкнулась ногой от стола, крутнулась в кресле на колёсиках и сразу очутилась посреди комнаты, лицом к ней.
— Не то чтобы я вызывала, но если Жакоб решил, так тому и быть. Обычно я не веду здесь важных разговоров, но кандидаткам нечего делать на нижних уровнях, поэтому пойдём на компромисс: разговор будет не очень серьёзным, но достаточно лю-бо-пыт-ным.
Она откинула назад распущенные волосы, и Ольга вскрикнула — мёртвый Жакоб сидел на своём месте.
— Девочка моя, вот уж не ожидала от вас такой… простоты.
На правое плечо опустился вполне живой сычик и просвистел своё дьюу-дьюу.
— Это — Жакоб Второй, это — Жакоб Третий. А мертвецов я пока оживлять не научилась.
Зато вы их, кажется, умеете делать. Ваш чаёк едва не свёл меня в могилу.
— Мой?! Это наша Лариса такая затейница, а мне, знаете ли, не до баловства. Присаживайтесь, — и она указала на диван у стены, дерматиновый, будто из районной поликлиники.
Ольга с изумлением разглядывала Елену, не узнавая: куда более раскованные манеры, вольная лукавая речь — вместо чопорной настороженной сдержанности, к которой она успела привыкнуть за месяц. При этом Елена перестала ощущаться чуть ли не ровесницей, как прежде, а превратилась в даму, не взрослую даже, а древнюю. Из тех, что, услышав глупость, не раздражаются, а начинают улыбаться. Это свойство молодых — злиться на неумных собеседников. Мудрые существа используют чужие промахи, как в айкидо — энергию атакующего, себе на пользу. Или просто умиляются, вспоминая себя, но вечность назад.
Комната, где происходил разговор, выглядела случайной: обстановка безлична, как в дешевой гостинице, ничего интересного, всё очевидно с первого взгляда — здесь не живут.
Угадав вывод, Елена пожала плечами:
— Незачем устраивать под себя одну комнату, если в твоём распоряжении целый дом. Гораздо больше удовольствия я получила, когда мы с Машей Панаевой придумывали вашу спальню.
— Спасибо вам за неё, кстати. Встряхнуло.
— Ах, нетрудно стать волшебником, когда имеешь дело с людьми, воспитанными в советское время. Если мама работала в магазине — одни характерные воспоминания об интерьерах детства, если дедушка был кабинетным учёным — другие.
— Ну уж не до такой степени всё было одинаково.
— Да, но достаточно одного совпадения, чтобы запустить цепочку ложных воспоминаний. Тогда уж если делали вещь, то в миллионе экземпляров. Например, почти в каждой семье на новогодней ёлке был стеклянный домик. Знаете, почему именно он? Домик казался необычным в отличие от простых шаров и сосулек, и его покупали «за оригинальность». В итоге был у всех. И в наборы украшений он всегда входил. Прибавьте книжку Цыферова про слонёнка, красную круглоглазую неваляшку, тетрадь в узкую линейку с правилами октябрят, и всё — и девяносто процентов советских детей узнают и вспомнят то, чего и не было.
— Но зачем это в моём случае? Я вроде тоски по прошлому не испытываю.
— Мне просто хотелось, чтобы вам было уютно. И, — она изобразила скромною фею, — так приятно удивлять!
— Какая прелесть. А Катю вы мне подсунули тоже с целью удивить?
— И порадовать. Вам ведь нужна подруга на первых порах.
— Да, и Алёшу заодно порадовали.
— Мы проанализировали причину вашего отказа и пришли к выводу, что этот человек мешает.
— Вам?
— Вам. Если бы он мешал нам, мы бы его иначе устранили.
— Уй, какие грозные!
— Шучу, Оля. И, заметьте, я даже не извиняюсь за так называемое вмешательство в личную жизнь.
— Чего уж там.
— Он стоял на вашем пути к совершенствованию, но сманить его оказалось проще простого.
— Не спорю. Как мы сегодня выяснили, у вас есть разные методы воздействия, но и льстить себе не стану — Алёшу не обязательно было опаивать, чтобы увести.
— А вы его любили?
Ольга задумалась.
— Пользуясь терминами моей юности, я влюбилась. То есть я о нём много думала, искала встреч и очень огорчилась, когда он меня бросил. Лет десять — пятнадцать назад назвала бы это любовью и, возможно, даже раздула бы её из того, что чувствую. Но сейчас я в состоянии отложить переживание до лучших времён, когда возникнет желание им насладиться или написать о нём. Не очень-то похоже на любовь. Но я честно старалась ему понравиться, жаль, что Катя, с её косточками, оказалась привлекательней.
