— Ещё критиков, — у Марго сделался несколько хищный вид, и Ольга невольно поискала глазами фигурки, утыканные булавками, — но я их отдельно храню, в ящике. И Укропов там есть, и Ласунский…
Ольга благоразумно не попросила их показать.
Глава 6
… женщина более алчет плотских наслаждений, чем мужчина, что видно из всей той плотской скверны, которой женщины предаются. Уже при сотворении первой женщины эти её недостатки были указаны тем, что она была взята из кривого ребра, а именно — из грудного ребра, которое как бы отклоняется от мужчины.
Из этого недостатка вытекает и то, что женщина всегда обманывает, так как она лишь несовершенное животное.
Она горче смерти, т. е. дьявола. Она горче смерти, т. к. смерть естественна и уничтожает только тело. Грех же, начатый женщиной, умерщвляет душу через лишение благодати божьей, а также и тело в наказание за грех. Она горче смерти, т. к. смерть тела — явный, ужасный враг. Женщина же — скрытый, льстивый враг. Их сердце — тенета, т. е. неизмерима злоба, господствующая в их сердце. Их руки — оковы.
Учились шесть дней в неделю, седьмой теоретически считался свободным, но большую его часть занимала генеральная уборка: кроме регулярных дежурств на кухне, обязательных для учениц и кандидаток, все обитательницы школы должны были участвовать в воскреснике. Неприятной повинностью это не казалось: здание напоминало шмелиное гнездо с запутанными переходами, по которым с жужжанием носились серебристые пылесосы. Ольга считала, что это отличный повод полазить по закоулкам и удовлетворить своё любопытство. Правда, на нижних этажах хозяйничали дамы, но и наверху хватало неисследованных мест.
Как-то раз она в очередной раз свернула с проторённых дорожек и очутилась в небольшом тупичке с единственной дверью и неизменным фикусом, листья которого свежо блестели, — видимо, Агафья уже навестила его со своим ведёрком и губкой. Ольга поелозила щёткой по ковровому покрытию, толкнула дверь, и она приоткрылась.
В школе существовало негласное правило: в дни уборки, если не заперто, можно и нужно входить в любое помещение, поэтому Ольга заглянула внутрь и увидела ещё один узкий полутёмный коридорчик. Сначала ей пришлось вернуться, чтобы переключить пылесос в ближайшую розетку, подходящая нашлась у самого входа, и Ольга углубилась в новый лабиринт. В углах скопилось немало пыли, видимо, сюда давно не заглядывали. Неожиданно к негромкому гудению пылесоса добавилось ещё какое-то позвякивание. Она оторвалась от созерцания пола: на стенах висели зеркала, некоторые из них чуть колебались в своих узких металлических оправах, реагируя на поток горячего воздуха. Поначалу они располагались редко, но потом шли всё плотней и за следующим поворотом превращались в сплошное поблёскивающее панно, в котором множились неяркие потолочные светильники, пылесос и сама Ольга. Она заметила, что некоторые фрагменты были сделаны из кривых зеркал, которые внезапно искажали её отражение до неузнаваемости, но уже из следующей рамы на неё смотрело нормальное лицо, правда, слегка напуганное. Эти случайные вставки сообщали за-зеркальному миру дополнительную подвижность, по стенам внезапно пробегали тени то карлика, то великана, а то и вовсе одноглазой глубоководной рыбы. И всё это была она, Ольга. Закружилась голова, захотелось ускорить шаг, но после очередного разветвления коридора пылесос забуксовал и от неосторожного рывка замолк — Ольга увидела, что натянутый провод слегка провис, видимо отключившись от розетки. Собралась повернуть обратно, вернуться, как Тесей, по шнуру, решив не глядеть по сторонам. Но в наступивший тишине ей послышался новый звук, напоминающий стон. Сделала несколько шагов, но всерьёз испугалась заблудиться. Вспомнила игру в казаков-разбойников и похлопала по карманам — вдруг завалялся мелок, маркер или губная помада, чтобы нарисовать стрелки, отметить путь. Ничего такого не было, кроме маленького дурацкого блокнота, купленного на Курском вокзале перед самым поездом. На обложке голубенький котик в блёстках, зато каждая страничка именная, внизу напечатано её имя — Оля. Теперь эта мусорная покупка пришлась кстати, Ольга оторвала листок и бросила на пол, через несколько шагов — ещё один, будто мальчик-с-пальчик со своими камешками. Она развеселилась и почти перестала бояться. Примерно через семь листков, когда уже подумала, что звук послышался, он повторился. Ольга подняла глаза — она стояла на пороге зала, истинные размеры которого не смогла бы определить из-за множества отражений. Искривлённые зеркала тут встречались чаще, пространство раскалывалось и плыло. Внизу мелькнуло рыжее пятно, Ольга подумала — «лиса», но откуда здесь взяться животному? Стараясь смотреть вниз и не обращать внимание на выхватываемых боковым зрением призраков, она сделала ещё несколько шагов и едва не споткнулась. На полу скорчилась женщина, прикрывающая руками растрёпанную рыжую голову. Ольга схватила её запястья так крепко, что смяла тонкий медный браслет, и потянула к себе. Подняла упирающееся тело, поискала свой ориентир — мятый белый листок и сосредоточенно пошла к нему, стараясь не отводить взгляда. «Оля» — «Оля» — «Оля» — «Оля» — будто выкликали из лабиринта её же собственным голосом. Женщина больше не сопротивлялась, сама переставляла ноги, но всё ещё тяжело висела у неё на плече.
Время тоже подверглось искажению, поэтому Ольга не могла бы точно сказать, как долго они брели — казалось, бесконечно, — пока, наконец, не увидели серебристый пылесос в компании множества отражений.
— Вышли, Агафья, почти вышли.
Та уже немного пришла в себя, чуть отстранилась и слабо кивнула. Но её лицо всё ещё оставалось серым. Ольга подхватила пылесос, и они двинулись к выходу. Зеркала начали редеть, и вот уже дверь, тупичок и большой светлый коридор. Только тогда позволили себе остановиться и без сил опустились на пол, привалившись к тёплому металлическому боку их спутника.
— На самом деле он девочка, — сказала Ольга, — Ариадна.
— Конечно, откуда здесь мальчик. Не выживет.
— Ты чего туда полезла?
— Фикусы искала, — мрачно ответила Агафья, — зачем бы ещё? Ведро казённое где-то там потеряла. И губку.
— Чё, вернёмся?
— Щас.
Разговаривать не очень-то хотелось, но они перебрасывались пустыми фразами, стараясь сгладить пережитый ужас и взаимную неловкость: одну смущало, что потеряла самообладание, другую — что видела это.
— Похоже, на голову я совсем слаба. Высоты не боюсь, а вот замкнутых пространств и, как выяснилось, бесконечности — очень.
— Интересно, как это называется?
— Надо будет у Панаевой спросить… Спорим, она знает?
За обедом Ольге показалось, что Агафья поглядывает на неё, ожидая, не заговорит ли она об утреннем происшествии. В конце концов Агафья не вытерпела:
— Елена, сегодня я… сегодня мы с Олей нашли зеркальную комнату. Скажите на милость, зачем она понадобилась?
— Честно говоря, я понимаю далеко не все дизайнерские идеи здешних декораторов. Её сделали ещё до меня, должно быть, возникла какая-то нужда, или просто решили, что это красиво.
