Возникло ощущение, что главный разговор сегодняшнего дня уже состоялся. Но следующий собеседник ждал своей очереди. Благообразный мужчина с повадками дородного и осанистого босса, лишившись привычных габаритов, производил странное впечатление. Неловкость он маскировал просторным плотным костюмом с ватными, как показалось Мардж, плечами.
Он первым делом поинтересовался её вероисповеданием. Она считала дурным тоном обсуждение этого вопроса всуе.
— Дитя, со мной не грешно поговорить о религии. Я возглавляю Великую всеамериканскую экуменистическую церковь Христа.
«Сектант, что ли?» — подумала Мардж.
— Нет, мы не секта.
«Ой, мысли читает».
— И мыслей не читаю, но это первое, что приходит в голову людям, далёким от религиозной жизни. Многие и не заметили, что десять лет назад наряду с объединением Канады, Мексики и США в Североамериканский Союз произошло и слияние Церквей. Мы собираем под крыло истинной веры всех христиан, точнее, христианских лидеров, которые приводят за собой паству. Американские католики, протестанты, православные, иеговисты, мормоны… не стану перечислять всех, чтобы не утомлять вас. Деятельность наша не слишком явная, но уверяю, страна пережила бы Изменение с большими потерями, если бы мы не были едины…
— И чем я могу помочь в этом великом деле?
— Во-первых, заявить о своей принадлежности к христианам.
— А во-вторых?
— Не вовлекаться во всякого рода культы — ислам, буддизм, иудаизм, да мало ли кто попытается покуситься на вашу бессмертную душу из корыстных побуждений!
Мардж пообещала подумать.
«Да что же это, то в бордель, то в монастырь зазывают…»
Она выдохлась и вполуха выслушала очень серьёзных людей — энергетика, военного, ещё какого-то банкира. В конце концов поднялась и во всеуслышание заявила:
— Господа, прошу меня извинить, но я слишком устала и несколько потрясена свалившимися на меня перспективами. Сознаюсь, что не уделила некоторым из вас столько внимания, сколько хотела бы, но это не последняя наша встреча, обещаю. А теперь позвольте вас покинуть.
Мардж вернулась в номер и забралась в постель, собираясь хорошенько подумать обо всём услышанном, но почти сразу же заснула.
Через несколько часов очнулась от собственного вопля. В обрывках кошмара, которые успела запомнить, она висела на кресте, обнажённая, до смерти боясь, что на неё накинется толпа арабов-насильников, но те споро развели костёр и начали вращать крест, как вертел, срезая с её боков поджаривающиеся кусочки мяса. Причём огонь растапливали новой книгой Мардж, и это особенно взбесило.
Встала, набросила на плечи пушистый халат — разумеется, белоснежный — и поплелась в ванную. Смыв холодный пот, вернулась к себе и обнаружила встревоженную Карен.
— С вами всё в порядке?
— Теперь — да.
— Что, напугали новые знакомые?
— В какой-то момент поняла, что, если встану у них на пути, меня уничтожат. Там были фигуры помельче и покрупней, но каждая опасна по-своему. И если не соглашусь проделывать те фокусы, которых они ждут, придётся быть очень аккуратной — раз уж не помогать, то хотя бы не мешать. Обо всём этом нужно поразмыслить, а у меня звон в голове стоит, будто они все хором там разговаривают.
— Кажется, вам необходим массаж, чтобы отвлечься.
— Среди ночи?
— Нет ничего невозможного.
— Тогда это отличная идея.
Карен взяла телефон, но на мгновение замерла.
— Мардж — просто массаж или не только?
Она думала недолго:
— То, что называется «полная релаксация», но без секса, хорошо? И в голубом исполнении.
До прихода массажиста успела поделиться ещё одним наблюдением:
— Интересно ещё вот что: от них не исходило никаких эротических импульсов. Неужели все до одного геи?
— Вряд ли. Но тех, кто обручен с властью, другие женщины не особенно возбуждают, — ответила Карен, но тут в дверь постучали, и уже через несколько минут Мардж лежала, закрыв глаза, а сильные пальцы разминали каждую мышцу, каждый нерв, с одинаковым равнодушием прикасаясь к рукам и груди, к голеням и паху. И была в их профессиональном безразличии особая сладость, от которой она быстро расслабилась и заснула, на этот раз без сновидений.
С утра читала письма, заботливо распечатанные пресс-секретарём, но ничего интереснее вчерашних предложений не нашла. Несколько оскароносных режиссёров предложили роли, несколько баснословных богатеев — руку и сердце. И, разумеется, все обещали деньги, деньги, очень много денег. Даже не пыталась сосчитать, сколько амеро собирались бросить к её ногам в общей сложности, но точно знала, что не сможет купить на них самого необходимого — покоя и безопасности. Между прочим, подумала, что никогда бы не вставила столь пошлой фразы в свою книжку, а вот поди ж ты.
Ангелы развлекли её, с порога испуганно запричитав: «Помним-помним — не стричь, не красить и не татуировать!» Пока они вились вокруг, Мардж просматривала текст, составленный Серджио. Рекомендовалось выразить глубочайшую благодарность правительству и народу за внимание к её скромной персоне, призвать к миру во всём мире и продемонстрировать озабоченность экологией планеты. В финале следовало крикнуть: «Я люблю вас» и по возможности прослезиться. Выступление рассчитано минут на пять вместе с аплодисментами — дольше абсолютную безопасность не обеспечить, как объяснила Карен. Что ж, публичные речи были частью профессии, она давным-давно перестала впадать в панику перед аудиторией, как на первой встрече с читателями, когда от волнения сломала пополам ручку, приготовленную для раздачи автографов.
Но ближе к назначенному времени всё-таки встревожилась, сказалось упоминание Серджио о «миллиардах». Успокаивала себя мыслью, что перед такой толпой всего-то и нужно — улыбаться и махать, остальное они сами додумают.
Но на лифте спускалась бледная, с ледяными руками, и безупречная Карен молча набросила ей на плечи тёплый клетчатый плед. Ровно в восемнадцать ноль-ноль Мардж сбросила его на пол и вышла на балкон.
Заходящее солнце ударило в лицо. Секунду она думала, что площадь пуста, — так тихо было. Но, взглянув вниз, увидела людей, а потом раздался многоголосый крик, который чуть не сбил её с ног. Казалось, можно различить каждое лицо, обращённое к ней, но в то же время глаза застилала дикая неуправляемая энергия, бьющая снизу. Она покрепче ухватилась за перила и начала:
— Я Марджори Касас.
И запнулась, потому что слова прозвучали отовсюду, затопили толпу, понеслись над городом. Она поняла — грешно сейчас произносить заготовленные речи, поэтому сказала то, что рвалось из её сердца:
— Мир изменился, а я осталась такой, как была. Я спряталась, чтобы написать свою самую главную книгу, а когда вернулась, Земля убежала из-под ног и я осталась одна на целом свете — неизменённая. Мне страшно. Но я чувствую вашу поддержку и люблю вас. Спасибо!
