Когда Лизи поворачивалась, чтобы уйти, её взгляд упал на
книгозмею, спавшую у стены. Все эти ежеквартальные обзоры и университетские
журналы, ежегодники, отчёты, работы, посвящённые творчеству Скотта. Во многих
были фотографии прошлой жизни — назовём её «СКОТТ И ЛИЗИ! СЕМЕЙНЫЕ ГОДЫ».
Она без труда могла представить себе пару студентов,
разбирающих змею и укладывающих её составные части в картонные коробки с
известными марками спиртных напитков, напечатанными на боковых поверхностях, а
потом переносящих коробки в кузов грузовичка, который и увёз бы их в далёкую
даль. В Пит? «Прикуси язычок», — подумала Лизи. Она не считала себя злопамятной
женщиной, но теперь, после появления в её жизни Джима Дули, точно знала: скорее
в аду будет целый день идти снег, чем она отдаст бумаги Скотта в такое место,
куда Вуддолби сможет добраться, не купив билет на самолёт. К примеру, очень
даже подошла бы библиотека Фоглера в университете Мэна. Опять же, совсем
недалеко от Кливс-Миллс. Она без труда представила себе, как стоит рядом и
наблюдает за погрузкой, может, даже приносит парнишкам графин с ледяным чаем
после того, как они закончили работу. А выпив чай, они поставили бы пустые
стаканы на поднос и поблагодарили бы её. Один из них, возможно, даже сказал бы,
что ему очень нравятся книги её мужа, а второй выразил бы свои соболезнования в
связи с утратой. Как будто Скотт умер две недели назад. Она бы их
поблагодарила, потом наблюдала бы, как они увозят все эти застывшие мгновения
её жизни с ним, перекочевавшие из кабинета в кузов их грузовичка.
Ты действительно сможешь со всем этим расстаться?
Лизи подумала, что сможет. Однако змея, дремавшая у стены,
притягивала взгляд. Такое множество закрытых книг, крепко спящих… они
притягивали взгляд. И она ещё какое-то время смотрела на книгозмею, думая о
молодой женщине, которую звали Лизи Дебушер, о молодой женщине с высокой,
крепкой грудью. Одинокой? Да, пожалуй, такое было. Испуганной? Конечно,
немного, но это ушло в двадцать два года. А в её жизнь вошёл молодой человек.
Молодой человек, у которого волосы постоянно падали на лоб. Молодой человек,
который хотел многое сказать.
— Я всегда любила тебя, Скотт, — сказала она пустому
кабинету. А может, спящим книгам. — Тебя и твой назойливый рот. Я всегда была
твоей подружкой. Не так ли?
Потом, освещая путь лучом фонаря, она спустилась по
лестнице, с коробкой из-под обуви в одной руке и ужасным бумажным пакетом Дули
в другой.
15
Когда Лизи вернулась, Аманда стояла у двери на кухню.
— Наконец-то. Я уже начала волноваться. Что в пакете?
— Не хочу знать.
— Ну… ладно… Он… ты понимаешь, отсюда ушёл?
— Думаю, да.
— Я очень на это надеюсь. — Аманда содрогнулась. — Он был
страшным человеком.
«А ведь ты ещё многого не знаешь», — подумала Лизи.
— Тогда, полагаю, нам пора ехать.
— Куда?
— В Лисбон-Фоллс, — ответила Аманда. — На старую ферму.
— Какого… — Лизи замолчала. Что-то в этом было.
— Я пришла в себя в «Гринлауне», как ты и сказала доктору
Олбернессу, и ты отвезла меня домой, чтобы я могла переодеться. Потом у меня
съехала крыша, и я начала говорить о старой ферме. Шевелись, Лизи, нам нужно
уехать до того, как сюда кто-нибудь заявится. — И Аманда повела младшую сестру
в темноту.
Лизи, озадаченная, не сопротивлялась. Старый дом Де-бушеров
всё ещё стоял на пяти акрах земли в самом конце Саббатус-роуд в Лисбоне,
примерно в шестидесяти милях от Касл-Вью. В соответствии с желаниями пяти
женщин (и трёх мужей) ему предстояло стоять там в окружении сорняков и
зарастающих бурьяном полей ещё долгие годы, если, конечно, земля резко не
прибавила бы в цене, и тогда у них могли появиться какие-то новые идеи
относительно принадлежащей им недвижимости. Доверительный фонд, учреждённый
Скоттом Лэндоном в конце 1980-х годов, исправно платил налоги.
— А почему ты захотела поехать на старую ферму? — спросила
Лизи, сев за руль «BMW». — Что-то я тебя не понимаю.
— Да ничего такого я не захотела, — ответила Аманда, когда
Лизи развернула автомобиль и они поехали к шоссе. — Просто сказала, что
соскользну в Сумеречную зону, если не попаду туда и не увижу наш старый дом,
вот ты меня и повезла.
— Разумеется, повезла. — Она посмотрела по сторонам,
увидела, что на шоссе автомобилей нет (а главное, нет патрульной машины
управления шерифа), и повернула налево, к Меканик-Фоллс, Поланд-Спринг, Грею и
Лисбону. — А почему мы отправили Дарлу и Канти в другую сторону?
— Я на этом настояла, — ответила Аманда. — Боялась, что они,
если появятся, увезут меня в мой дом, или в твой, или даже в «Гринлаун», прежде
чем у меня будет шанс побывать у мамы и папы и провести какое-то время в старом
доме. — Поначалу Лизи не поняла, о чём говорит Анда (побывать у мамы и папы?).
Потом до неё дошло. У Дебушеров был фамильный участок на кладбище
«Саббатус-вейл». Там покоились и добрый мамик, и Дэнди, и дедушка, и бабушка
Ди, и многие-многие другие.
— Но ты не боялась, что я отвезу тебя в «Гринлаун»? Аманда
снисходительно глянула на неё.
— А чего мне тебя бояться? Ты же увезла меня оттуда.
— Может, решила отвезти, потому что ты повела себя странно,
захотела побывать в старом доме, пустующем более тридцати лет?
— Перестань, — отмахнулась Аманда. — С тобой, Лизи, я всегда
могу добиться своего… Канти и Дарла это знают.
— Можешь? Чёрта с два!
Аманда усмехнулась — в отсвете приборного щитка лицо у неё
было зелёным, — но промолчала. Лизи уже открыла рот, чтобы продолжить спор,
потом закрыла. Подумала, что такое объяснение могло показаться убедительным,
потому что основывалось на двух очень даже понятных исходных положениях: Аманда
вела себя как безумная (ничего нового, обычное дело), а Лизи пошла ей навстречу
(понятно почему, учитывая обстоятельства). Да, на этом они могли выехать. Что
же касалось револьвера в коробке из-под обуви… и бумажного пакета Дули…
— Нам придётся остановиться в Меканик-Фоллс, — предупредила
она Аманду. — На мосту через реку Андрокоггин. Мне нужно кое от чего избавиться.
— Да, останавливайся. — Аманда сложила руки на коленях,
откинулась на подголовник и закрыла глаза.
Лизи включила радио и не удивилась, услышав старину Хэнка,
поющего «Хонки-Тонки». Стала тихонько подпевать. Знала каждое слово. Это тоже
её не удивило. Некоторые вещи не забываются. Она вообще пришла к выводу, что
самое эфемерное, что есть в окружающем её мире — скажем, песни, лунный свет,
поцелуи, — задерживается в памяти дольше, чем что-либо другое. Они могли
казаться нелепицами, но отказывались уйти в забвение. И это было хорошо.
