Лизи, которая могла помочь только своей сестре (возможно,
могла), отогнала прочь эту мысль.
— Аманда, — обратилась она к сестре, — мы собираемся
вернуться, но ты должна в этом поучаствовать.
Поначалу ответа не последовало. Потом Аманда заговорила,
очень тихо, очень медленно, словно ещё не проснувшись:
— Ли-изи? Ты пила… этот говняный пунш?
Лизи рассмеялась, ничего не смогла с собой поделать.
— Чуть-чуть. Из вежливости. Теперь посмотри на меня.
— Не могу. Я смотрю на «Холлихокс». Собираюсь стать пиратом
и плавать… — голос становился всё тише, — …по семи морям… сокровища… острова
Людоедов
[104]
…
— Это всё выдумки, — отчеканила Лизи. Она ненавидела
твёрдость в голосе — всё равно что заносить меч над лежащим на траве младенцем,
который никому не причинил вреда. Потому что речь шла о детской мечте. — То,
что ты видишь, — попытка этого места удержать тебя здесь. Это всего лишь… всего
лишь бул.
Удивив её… удивив и причинив боль, Анда ответила:
— Скотт говорил мне, что ты попытаешься прийти. Если мне
понадобится твоя помощь, ты попытаешься прийти.
— Когда, Анда? Когда он тебе это говорил?
— Ему тут нравилось. — Аманда глубоко вздохнула. — Пальчи
Муна… что-то в этом роде. Говорил, что полюбить это место легко. Очень легко.
— Когда, Анда, когда он тебе это сказал? — Лизи хотелось
трясти её.
Аманда предприняла невероятное усилие… улыбнулась.
— В последний раз, когда я порезала себя. Скотт заставил
меня вернуться домой. Он сказал… вы всё ждёте меня.
Теперь многое для Лизи прояснилось. Слишком поздно, чтобы
что-то изменить, разумеется, но всё-таки лучше знать, чем пребывать в
неведении. И почему он ничего не сказал своей жене? Потому что знал, маленькая
Лизи в ужасе от Мальчишечьей луны и тварей (особенно одной твари), которые там
обитали? Да. Потому что чувствовал, в должное время она всё узнает сама?
Опять-таки да.
Аманда вновь повернулась к паруснику, который покачивался в
бухте, заменяющей ей пруд Скотта. Лизи тряхнула её за плечо.
— Ты должна мне помочь, Анда. Есть безумец, который хочет
причинить мне боль, и ты нужна мне для того, чтобы вставить палку ему в колесо.
И сейчас мне нужна твоя помощь!
Аманда посмотрела на Лизи, и удивление, отразившееся на её
лице, вызывало смех. Сидевшая ниже женщина в халате с поясом — в одной руке она
держала фотографию улыбающегося, с дырами выпавших зубов ребёнка — повернулась
и медленно, с большими паузами между словами, заговорила:
— Помолчите… немного… я… думаю… почему… это… сделала.
— Играйся в своей песочнице, Бетти, — резко осадила её Лизи.
Вновь повернулась к Аманде и с облегчением увидела, что сестра по-прежнему
смотрит на неё.
— Лизи, кто…
— Безумец. Появился из-за чёртовых бумаг и рукописей Скотта.
Только теперь его интересую я. Он нричинил мне боль этим утром — и причинит
снова, если я… если мы не… — Голова Аманды стала поворачиваться к паруснику,
покачивающемуся на якоре в бухте, Лизи схватила сестру и развернула так, чтобы
они опять смотрели друг на друга. — Слушай меня, орясина.
— Не называй меня оря…
— Слушай меня, тогда не буду. Ты помнишь мой автомобиль? Мой
«BMW»?
— Да, но, Лизи…
Глаза Аманды всё старались сместиться к воде. Лизи могла бы
повернуть её голову, но интуиция подсказывала ей, что это не выход. Если она
действительно хотела забрать отсюда старшую сестру, сделать это предстояло
посредством голоса, воли, однако решающим фактором было желание Аманды
вернуться.
— Анда, этот человек… может не только причинить боль. Если
ты мне не поможешь, я думаю, есть шанс, что он меня убьёт.
Вот теперь Аманда посмотрела на неё в удивлении и
замешательстве.
— Убьёт?…
— Да. Да. Я обещаю всё объяснить, но не здесь. Если мы здесь
задержимся, всё закончится тем, что я буду таращиться на «Холлихокс» вместе с
тобой. — И Лизи не кривила душой. Она чувствовала притяжение этого места,
которое очень хотело, чтобы она посмотрела на парусник. И если бы она уступила,
двадцать лет могли пролететь как двадцать минут, и до конца своих дней она и её
большая сисса Анди-Банни сидели бы здесь, дожидаясь посадки на пиратский
корабль, который звал и звал, но не плавал.
— Мне придётся пить этот говняный пунш? Этот… — Аманда
нахмурилась, силясь вспомнить. Потом морщины на лбу разгладились. — Этот
«клопо-омор»?
Неуверенное, детское произношение слова заставило Лизи вновь
рассмеяться. И вновь женщина в халате и с фотографией в руке повернулась к ним.
Аманда порадовала Лизи, одарив женщину взглядом: «Чего таращишься, сука?» — а
потом показав ей «птичку».
[105]
— Придётся, Лизи?
— Никакого пунша, никакого «клопомора», я обещаю. А теперь
просто думай о моём автомобиле. Ты знаешь, какого он цвета? Ты уверена, что
помнишь?
— Кремового. — Губы Аманды стали чуть уже, а на лице
появилось выражение «не-нужно-держать-меня-за-дуру». Лизи несказанно этому
обрадовалась. — Я говорила тебе, когда ты его купила, что на таком цвете грязь
видна лучше всего, но ты и слушать не стала.
— Ты помнишь наклейку на бампере?
— Шутка насчёт Иисуса? Рано или поздно какой-нибудь
рассерженный христианин сдерёт её. Да ещё оставит на память пару-тройку
царапин.
Сверху раздался голос мужчины, крайне недовольный:
— Если вам нужно поговорить. Идите. Куда-нибудь ещё. Лизи не
стала ни поворачиваться, ни показывать «птичку».
— На наклейке написано: «ИИСУС ЛЮБИТ МЕНЯ, Я ЭТО ЗНАЮ,
ПОЭТОМУ ЕЗЖУ БЫСТРО». Аманда, я хочу, чтобы ты закрыла глаза и увидела мой
автомобиль. Увидела сзади, вместе с наклейкой. Увидела в тенях дерева. Тени
двигаются, потому что день ветреный. Сможешь ты это сделать?
— Д-да… думаю, смогу… — Глаза сместились, чтобы ещё раз с
вожделением посмотреть на корабль в бухте. — Думаю, да, и если благодаря этому
удастся не позволить кому-то причинить тебе боль… Хотя я не понимаю, как эти
может быть связано со Скоттом. Он уже два года как умер… впрочем… я думаю, он
что-то говорил мне насчёт афгана доброго мамика, и я думаю, он хотел, чтобы я
передала его слова тебе. Разумеется, я не передала. Я так много забыла о тех
случаях… сознательно, полагаю.
