Мысль о фактическом насилии (Блонди станет Марком Дэвидом
Чэпменом
[15]
для её мужа) не приходит Лизи в голову. Мой мозг не так устроен,
могла бы она сказать. Мне просто не понравилось, как шевелились его губы.
Скотт откликается на аплодисменты (и на крики наиболее
рьяных поклонников) знаменитой улыбкой Скотта Лэндона, которая красовалась на
миллионах суперобложек, и всё это время опирается одной ногой на дурацкую
серебряную лопатку, штык которой медленно уходит в привезённую землю. Он
позволяет аплодисментам длиться десять или пятнадцать секунд (доверяя своей
интуиции, которая никогда его не подводит), а потом взмахивает рукой, обрывая
их. И они обрываются. Сразу. В мгновение ока. Это круто, но где-то и пугающе.
Когда Скотт говорит, его голос по громкости не идёт ни в
какое сравнение с голосом Дэшмайла, но Лизи знает: даже без микрофона или
мегафона на батарейках (а сегодня нет ни первого, ни второго — вероятно, по
чьему-то недосмотру) голос этот будет слышен и в последних рядах собравшейся
большой толпы. И толпа жадно ловит каждое слово. К ним приехал Знаменитый
Человек. Мыслитель и Писатель. И вот-вот начнёт разбрасывать жемчужины
мудрости.
Метать бисер перед свиньями, думает Лизи. В данном
конкретном случае перед потными свиньями. Но разве её отец как-то не говорил
ей, что свиньи не потеют?
Блонди, который стоит напротив неё, отбрасывает спутанные
волосы с высокого белого лба. Его руки такие же белые, как и лоб. Лизи думает:
Это свинья, которая подолгу не выходит из дома. Свинья-домосед, верно? У него
полным-полно странных идей, на обдумывание которых уходит слишком много
времени.
Она переступает с ноги на ногу, и шёлк её трусиков
прямо-таки скрипит, забившись в щель между ягодицами. Она забывает о Блонди,
пытаясь прикинуть, сможет ли она… когда Скотт заговорит… очень скрытно, вы
понимаете…
Добрый мамик подаёт голос. Голос строгий. Всего три слова.
Не допуская возражений. Нет, Лизи. Подожди.
— Нет, я не собираюсь читать вам проповедь, — начинает
Скотт, и она узнаёт интонации Галли Фойла, главного героя романа Альфреда
Бестера
[16]
«Место назначения — звёзды». Его любимого романа. — Для проповедей
слишком жарко.
— Переизлучи нас, Скотт! — восторженно кричит кто-то из
пятого или шестого ряда. Толпа смеётся и визжит от восторга.
— Не могу этого сделать, брат, — отвечает Скотт, —
транспортёры сломаны, и у нас больше нет литиевых кристаллов.
[17]
Собравшиеся, для которых внове и находчивый ответ из толпы,
и последующая фраза Скотта (Лизи слышала и первое, и второе раз пятьдесят),
одобрительно ревут и хлопают. Блонди сухо улыбается, не потеет, хватается за
левое запястье правой рукой с длинными пальцами. Скотт убирает ногу с лопатки,
не потому что надоело держать её на штыке, а с таким видом, будто нашёл ей, в
смысле — ноге, другое применение (хотя бы на минутку). И такое ощущение, что
действительно нашёл. Она наблюдает как зачарованная, потому что Скотт в ударе,
делает с толпой что хочет.
— Идёт одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, и мир
потемнел, — говорит он.
Короткий деревянный черенок лопатки скользит между неплотно
сжатых пальцев. Солнечный зайчик, отражённый от штыка, один раз ударяет в глаза
Лизи, а потом рукав лёгкого костюма закрывает штык. Используя черенок как
указку, Скотт рисует в воздухе перед собой трагедию времени.
— В марте Оливера Норта и вице-адмирала Джона Пойнт-декстера
арестовали по обвинению в заговоре — это прекрасный мир Иран-Контрас
[18]
, где
пушки правят политикой, а деньги правят миром. В Гибралтаре бойцы британской
Специальной авиадесантной службы
[19]
убили трёх невооружённых членов ИРА.
Может, САС пора сменить девиз с «Побеждает отважный» на «Сперва стреляй,
вопросы — после»?
Толпа гогочет. Роджеру Дэшмайлу определённо не по себе от
этого обзора политических событий, тогда как Тони Эддингтон всё аккуратно
записывает.
— Или возьмём наши дела. В июле мы выследили и сбили
иранский авиалайнер, на борту которого находились двести девяносто гражданских
пассажиров. В том числе шестьдесят шесть детей.
— Эпидемия СПИДа убивает тысячами, заражённых… ну, мы не
знаем, сколько их. Сотни тысяч? Миллионы?
— Мир становится темнее. Кровавый прилив мистера Йейтса
[20]
начался. Он поднимается. Поднимается.
Скотт смотрит на привезённую, уже сереющую землю, и Лизи
вдруг приходит в ужас: что, если он видит её, тварь с бесконечным пегим боком,
что, если он сейчас убежит или, того хуже, у него начнётся истерика, которой,
она знает, он боится (и, по правде говоря, она тоже боится)? Но, прежде чем её
сердце успевает ускорить бег, Скотт поднимает голову, улыбается, как ребёнок на
окружной ярмарке, рука его вскидывает лопату вверх, после чего черенок плавно
скользит в неплотно сжатом кулаке, пока он не сжимает пальцы. Это любимый трюк
акул бильярда, и те, кто стоит в первых рядах, оценивают его по достоинству. Но
Скотт ещё не закончил. Держа штык перед собой, он вращает черенок пальцами,
придавая ему невероятную скорость. Это уже просто фокус, и совершенно
неожиданный, потому что вращающийся серебряный штык посылает во все стороны
множество солнечных зайчиков. Лизи вышла замуж за Скотта в 1979 году и понятия
не имела, что в его репертуаре есть и такой номер. (Сколько лет должно уйти на
то, чтобы простая суммарная тяжесть дней, проведённых вместе, выжала всё из
обетов, которые даются при вступлении в брак, — таким вопросом задастся она две
ночи спустя, когда будет лежать в кровати одна, всё в том же номере мотеля,
слушать собак, лающих под горячей оранжевой луной. И каким счастливчиком ты
должен быть, чтобы твоя любовь обогнала твоё время?) Серебряный шар, в который
превратился быстро вращающийся штык лопаты, посылает разморённой жарой, обильно
потеющей толпе солнечные сигналы. Просыпайтесь! Просыпайтесь! Внезапно он
становится Скоттом-Торговцем, и она испытывает безмерное облегчение, увидев
хитрую (Милая, я оттягиваюсь) улыбку у него на лице. Он их подманил, а теперь
будет пытаться продать сомнительный товар, который, конечно же, им не нужен. И
она думает, что они его купят, независимо от того, жаркий сейчас август на
дворе или нет. Когда Скотт в такой форме, он, как говорится, может продать
холодный воздух эскимосам… и возблагодарим Господа за языковый пруд, к которому
мы все спускаемся, чтобы напиться, и Скотт, конечно же, сейчас добавит к этому
высказыванию что-нибудь своё (и он добавляет).
