— Я был неправ, когда говорил о дисквалификации вашей
службы, — признался Гейтлер, — очевидно, даже военное положение не
могло изменить профессионализма ваших сотрудников. Такое единодушие меня
радует. Можете обосновать свой выбор?
— Конечно. Бенедиктов никак не подходит. Павзнер
слишком стар. Кандидатура Леонова не вызовет большого ажиотажа среди левых
журналистов, а кандидатура Синкина — среди правых. Остаются двое — Абрамов и
Уткин. Но Уткин, как говорят сами русские, барин. Он владелец газеты, богатый
человек, сам почти ничего не пишет. Некоторая часть русского общества может
отнестись к неприятностям с ним со злорадством. Остается Абрамов. В меру
демократичен, в меру патриотичен, молодой, красивый, — Дзевоньский показал
на листок с его фотографией, — что тоже немаловажно. Имеет семью,
маленькую дочь. Это должно разжалобить женскую аудиторию. Одним словом,
идеальная кандидатура.
— Прекрасно, — кивнул Гейтлер, — значит, мы
оба остановили свой выбор на Павле Абрамове. Пусть будет он. А запасным
вариантом оставим Уткина. В качестве дублера. Как у космонавтов. Только нас за
это не станут награждать звездами.
Дзевоньский криво улыбнулся.
— Я предпочитаю наличными, — хрипло произнес
он, — это и удобнее, и надежнее.
Россия. Москва. 13 января, четверг
Рано утром позвонил Машков. Открыв глаза, Дронго невольно
прислушался к автоответчику. Машков просил взять трубку, извиняясь, что звонит
в половине десятого утра. Дронго поднял трубку, хотя в такое время он обычно
спал.
— Тебе разрешили уехать, — коротко сообщил
Машков, — заедешь ко мне и подпишешь все бумаги. Никому ни одного слова до
завершения операции. Как только мы возьмем Гейтлера, ты сможешь вернуться в
Москву. Но пока я не дам сигнала, не смей здесь появляться. Ты меня понял?
— Какие сложности! Сколько у меня времени?
— Машина за тобой уже поехала. Мы заказали тебе билет
на чартерный рейс в Милан, оттуда ты уж сам доберешься до Рима.
— Только этого не хватало! — разозлился
Дронго. — Я не летаю чартерными рейсами и на случайных самолетах. Если не
можете перебронировать, закажите мне билет на «Люфтганзу». Полечу в Рим через
Франкфурт или Мюнхен. И желательно бизнес-классом. Все равно я сам буду
оплачивать все расходы.
— У тебя вечно буржуйские замашки, — пробормотал
Машков.
— Какие замашки? Я не очень-то помещаюсь в креслах
эконом-класса. При моих габаритах.
— У нас рассказывают легенды, что ты дрался с самим
Миурой.
— Это было давно и неправда, — усмехнулся
Дронго. — Все равно платить я буду сам. Поэтому закажите мне нормальный
билет до Рима.
— Сделаем. Еще есть просьбы?
— Есть. Вы напрасно удаляете меня из Москвы. Это ошибка,
Виктор. Я могу помочь найти Гейтлера.
— На эту тему мы уже говорили. Теперь его будут искать
другие люди. Мы до сих пор не выяснили, кто такой этот неизвестный поляк
Дзевоньский, появившийся у Хеккета. Неко??орые наши аналитики не исключают
вероятности провокации со стороны самого Хеккета. Он мог намеренно увести нас в
сторону, чтобы на время сбить возможные подозрения с настоящего организатора.
Ты ведь сам ему не доверяешь.
Дронго промолчал. Несколько воодушевленный его молчанием,
Машков добавил:
— А ты уезжай в Италию. Там сейчас тепло, хорошо.
— Ты повторяешься. Его никто не сможет найти. Ваши люди
его просто не смогут вычислить. Для этого нужен другой психотип — загнанный и
одинокий, как он. То есть как я.
— Это ты-то загнанный? — улыбнулся Машков.
— Он все потерял, Виктор, — работу, страну, семью.
Он ненавидит людей, из-за которых лишился прошлого и будущего. Этот человек
очень опасен. Исключительно опасен. К тому же он лучший специалист по
террористическим операциям. Чтобы его найти, нужен такой человек, как я.
— С чего меланхолия? У тебя-то все в порядке — семья,
работа, страна. Почему ты считаешь, что вы похожи?
— Той моей страны уже нет, Виктор. А семью я не могу
привезти в Москву именно из-за моей работы, и ты это знаешь. Работы ты меня
лишил. Что остается? Доживать пенсионером за счет Джил в Италии? Незавидная
участь.
— Хватит! — разозлился Машков. — Мы все уже
обговорили. Ты летишь сегодня, и никаких разговоров на эту тему у нас с тобой
больше быть не может.
— Я вас понял, генерал. Счастливо оставаться!
— И не нужно принимать все так близко к сердцу. Слава
богу, что они разрешили хоть этот вариант. Будь здоров! А когда все закончится,
мы с тобой еще посидим. И кстати, поздравляю тебя со старым Новым годом. Жаль,
что мы с тобой его не отметим.
— До свидания. — Дронго раздраженно отключился.
И почти тут же раздался новый звонок. Дронго резко
обернулся, схватил трубку и сразу же зло осведомился:
— Снова хочешь мне объяснить, как красиво ты поступил?
— Я хотела пожелать вам счастливого пути, —
услышал он знакомый голос Нащекиной. — Мне сообщили, что вы уезжаете.
— Извините. Я принял вас за другого…
— Догадываюсь даже за кого. Счастливого вам пути!
Она наверняка знала, что его телефон уже прослушивается, но
тем не менее позвонила. Дронго подумал, что был несправедлив и к Машкову, и к
ней. В конце концов, они чиновники, а не «вольные стрелки», как он.
— Спасибо за ваш звонок, — поблагодарил
Дронго, — я очень тронут.
— Счастливого пути! — повторила она, не добавив
больше ни слова.
Через три часа он вылетел во Франкфурт, а затем — в Рим.
Вечером этого же дня Дронго был уже в Италии. И никто во всем мире не мог даже
предположить, что ему еще придется столкнуться с бывшим генералом «Штази»
Гельмутом Гейтлером.
Россия. Москва. 14 января, пятница
Через двадцать минут должна была состояться встреча с одним
из министров правительства. Им предстояло рассмотреть сложный вопрос, но
президент уже знал, что встречу будут освещать журналисты сразу нескольких
телевизионных каналов. Все было продумано до мелочей. Охрана привычно проверяла
аппаратуру уже прибывших телевизионщиков, прежде чем пропустить их в
апартаменты главы государства, а президент, сидя в кабинете за столом, слегка
морщился, размышляя о предстоящей беседе с министром. Она действительно была
важной, и его раздражало, что начать ее им придется с этого «телевизионного
шоу».
В силу своей прежней профессии он вообще не любил обсуждать
важные вопросы на людях, как не терпел и публичных дискуссий, в которых
собеседники стараются блеснуть интеллектом. Президент был убежден, что деловые
встречи должны проходить без присутствия журналистов, а следовательно, и
излишнего популизма принимаемых на них решений. Ведь когда разговор ведется под
объективами телекамер, невозможно сосредоточиться и нормально работать. Но он
также понимал и необходимость освещения деятельности первого лица страны, как
составной части его имиджа, пропаганды его президентских функций. Это был один
из обязательных атрибутов его власти, проявляющийся в этих телевизионных
картинках, очень важных для его должности.
