Потом он опять спрашивал, а она все трясла головой и
хрипела, а лента болталась сбоку, она ощущала ее змеиные шевеления.
Когда ей вдруг начинало казаться, что все это просто ночной
кошмар и она сейчас проснется в своей кроватке или на Танькином диване, что ей
все это снится потому, что она опять наелась на ночь картошки с сарделькой, он
обливал ее водой, и все начиналось сначала. Возвращалась боль, такая, что с ней
никак нельзя справиться, она была везде, она была Варварой, и самой Варвары
больше не было — только боль и страх, пахнувший ее собственной рвотой.
Сколько это продолжалось, она не знала.
Он вдруг отвязал ее ноги и потащил, сильно дергая за
связанные руки. Руки больше не болели. Варвара вообще не понимала, что это ее
руки.
Она натыкалась на что-то, падала на колени и снова
поднималась, потому что когда падала, он поддавал ногой ей под ребра.
Наверное, он вел ее убивать, потому что не было никакого
смысла так лупить ее, если он собирался оставить ее в живых.
— Стой! Стой тут, с-скотина!..
Хлопнула дверь, заурчал двигатель.
— Пош-шла! — за волосы он впихнул ее куда-то, и она поняла,
что в машину. Связал ей ноги, и она стала как кокон.
Снова хлопанье двери, возня, короткий стук и — бодрая песня
из приемника.
Варвара опять лежала щекой на чем-то гладком и блестящем, но
уже не пыталась поднять с этого голову.
Желтая наклейка терла кожу, и от этого желтого цвета ее
снова начало тошнить.
Это продолжалось долго. Потом машина остановилась.
«Слава богу, — подумала Варвара. — Сейчас он меня убьет, и
все это кончится».
Осталось потерпеть совсем немного, до тех пор, пока он не
убьет.
Наверное, недолго. Хорошо бы недолго.
— Верни деньги, сука, — прошипел он, — я тебя предупредил. И
этим передай, с их пацаненком. Или деньги, или…
Взвизгнули тормоза, что-то сухо щелкнуло, и Варвару
выбросило из машины. Всем телом она ударилась об асфальт, покатилась, взревел
двигатель, и она изо всех сил зажмурилась под повязкой, до сих пор уверенная,
что он убьет ее машиной.
Шум двигателя стал удаляться, и она даже не поняла, почему
не умерла.
Секунды падали на асфальт и разбивались со стеклянным
звуком. Или вода откуда-то текла?..
— Варвара?!
Раздались странные звуки, похожие на топот тяжелых ног, и
она сжалась, подтягивая к груди разбитые колени.
Наверное, она заскулила бы, если б могла. Наверное, она даже
попыталась бы отползти, если б знала, как это сделать.
— Варвара, твою мать!..
Липкая лента отклеилась от рта. Варвара дернула головой.
— Дыши! Дыши! Ртом дыши! Ну!..
Она не узнавала голос, но этот голос был совсем другой —
человеческий, похожий на все остальные человеческие голоса, оставшиеся в
прошлой Варвариной жизни.
Дернулись и упали развязанные руки.
— Подожди, я не могу развязать! Не дергайся, терпи! Терпи,
кому я говорю!.. И дыши.
Повязка, залеплявшая глаза, стала сползать, и Варвара
увидела кусок черного неба и желтый круг фонаря.
— Потерпи еще. Сейчас. На. Это платок, вытри рот.
Но она не могла ничего взять, руки висели как плети. Повязка
исчезла, и, с трудом сфокусировав взгляд, она вдруг увидела перед собой… Ивана.
— Тихо, тихо, — быстро сказал он, — сейчас я развяжу тебе
ноги. Попробуешь встать. Твою мать…
Он что-то делал внизу, она видела коротко стриженный затылок
и не видела рук, и не понимала, что происходит.
— Нет, — сказал он. — Сиди. Я подгоню машину.
Машину?!
— Нет, — захрипела она, — нет, нет!..
— Тихо, тихо, — он взял ее за уши и прижал лбом к своей
куртке. Она вырывалась и мотала головой. — Я подгоню машину, и мы поедем в
больницу.
— Я не пойду… в машину.
— Я сейчас, — он отпустил ее и стремительно поднялся.
Она не смотрела, куда он ушел, ей было все равно. Она
раскачивалась на асфальте, чувствуя только боль — везде.
Опять заурчал ненавистный двигатель, все ближе и ближе, и
она поняла, что нужно спасаться, бежать, и поползла на коленях, но он
перехватил ее.
— Вставай. Вставай! — руки быстро прошлись по ней, от шеи до
лодыжек. — Ноги целы. Вставай, ты можешь. Я не донесу тебя.
— Я не пойду… — похрипела Варвара, — я посижу пока… тут…
— Нет. Ты не будешь сидеть. Вставай, твою мать!..
И она встала. Она держалась за что-то, кажется за него, и —
встала.
— Теперь пошли. Только один шаг. Давай.
Она действительно шагнула, хотя была уверена, что шагнуть ни
за что не сможет, и он повернул ее и заставил наклониться.
— Так. Садись. Тихонько. Просто опускайся, и все.
Как больно, как ужасно больно везде.
Одну за другой он перенес ее ноги через порожек машины и
захлопнул дверцу. Она тут же прислонилась виском к холодному металлу и задышала
открытым ртом — двигатель урчал, радио разорялось про любовь по-французски, все
было, как в той машине.
Или эта машина и есть та?
— Что случилось? — спросил Иван, и она разлепила глаза. — Ты
помнишь? Кто тебя так… отделал?
— Я не помню, — выдавила она, — я не видела. У меня глаза
были завязаны… Куда мы…
— Никуда. В Склиф.
— Я не хочу в больницу, — забормотала она и стала
отодвигаться на широком сиденье, ноги скользили и путались между собой, — мне
не надо в больницу, мне бы домой. Я… полежать хочу. Мне полежать нужно.
— Тебе нужно в больницу! — вдруг заорал он. — Тебе нельзя
домой! Ты что, дура?! Ничего не понимаешь?!
— Я хочу домой, — бормотала она, — я не поеду в больницу.
Мне надо домой.
Воцарилось некоторое молчание, приемник после французской
любви затянул про «задержку рейса Рига — Москва до шести утра».
Варвара тоже, кажется, недавно куда-то летала на самолете, и
не было никакой задержки рейса.
