Так страшно, что она опять заскулила было, но быстро
затолкала скулеж обратно в горло, только чтобы это больше не било ее по голове.
Везли ее долго. Руки, стянутые за спиной веревкой, сильно
болели, а потом начали мерзнуть. И холод еще усиливал боль.
Ее сильно трясло — ноги свешивались с сиденья очень
неудобно, и не было возможности ни за что ухватиться, поэтому она все время
съезжала с обивки на Что-то скользкое и глянцевое, представлявшееся ей змеиной
кожей, и тогда она судорожно дергала голо-. Вой, пытаясь найти положение, в
котором щека не касалась бы змеиной кожи, и находила его и тут же съезжала
снова.
Из-под тряпки, стягивавшей глаза, она видела только узкую
блестящую полоску и еще что-то, кажется, желтое, а может, зеленое, потому что
свет все время менялся — их обгоняли и пропускали другие машины, и жизнь вокруг
не остановилась!
Все было как всегда — обычный весенний вечер, и одна
половина мозга понимала это, а другая отказывалась понимать, другая визжала о
том, что наступил конец света и вместе с ним пришел конец и Варваре.
Машина остановилась, и Варвара стукнулась носом в переднее
сиденье. Сильно стукнулась, кажется, до крови.
Водитель тихо возился впереди, никуда не спешил,
посвистывал. Щелкнула крышка бардачка, зазвенели ключи, хлопнула дверца. Та
дверца, что была за головой у Варвары, распахнулась, потянуло улицей и близкой
землей, и он выволок ее из машины. Она замычала, и он ее ударил.
— Тихо! — велел совсем близко. — Не ори, хуже будет!
Что может быть хуже, пронеслось в голове у Варвары, и тогда
он сказал буднично, как бы отвечая на ее мысли:
— Убью.
Некоторое время он держал ее за волосы, как будто
раздумывал, а потом вдруг с силой швырнул вперед. Со всего размаха она ткнулась
коленями и лицом в землю. Земля набилась в ноздри, и Варвара стала задыхаться,
и ей показалось, что сейчас она умрет.
Умирать Варвара не хотела.
Она шла домой, и несла в пакете новый замок для своей двери,
и думала о том, как все сложится у Тани с Димкой, и тут ее заставили умирать.
А она не хотела.
Слезы вымыли из ноздрей землю, и она прерывисто задышала. Но
зато это было такое счастье — дышать, когда хочешь вздохнуть!
— Вставай, — сказал мучитель и ткнул ее в бок, — встава-ай!
И уже не ткнул, а ударил. Сильно. Так сильно, что Варвару
перевернуло на другую сторону. К нему — не битым боком. Сейчас он ударит снова,
поняла Варвара, приподнялась, и поползла, стараясь сохранить равновесие и
ничего не видя перед собой, но он поставил ее на ноги.
— Вперед, — весело велел он, — шагай.
Два или три раза она споткнулась, ударившись головой обо
что-то твердое, один раз он толкнул ее, но она удержалась на ногах, а потом
толкнул так, что она не удержалась и упала на что-то жесткое, к чему он быстро
и деловито ее привязал — ноги врозь, руки за спиной.
— Та-ак, — протянул он оценивающе, и что-то загрохотало, как
будто покатилось ведро. Варвара дернулась от страха. Она не видела его и не
знала, что он станет с ней делать.
Полилась вода, Варвара напряженно прислушивалась. Шаги, стук
ведра, скрип половиц. Вернулся.
Она не могла даже шевелиться, не то что сопротивляться. Он
мог сделать с ней все, что угодно. Она больше не была человеком, который шел
домой и нес в промасленной бумаге замок для своей двери. Она была просто
субстанцией, скоплением живых, трясущихся от страха и ожидания боли клеток, и у
нее не осталось никаких человеческих чувств и эмоций, кроме липкого ужаса.
Варвара — скопление клеток — дернулась и захрипела.
— Сейчас я тебя ударю, — объявил мучитель, — а потом сниму
ленту и задам вопрос. Ты мне ответишь. Если ответишь не правильно, я тебя опять
ударю.
Варвара заметалась, тычась в разные стороны и пытаясь
спастись, но спасения не было. Он коротко ударил ее в голову, прямо по скуле,
под глаз.
Голова хрупнула, треснула и развалилась, и ее ошметки
разлетелись в разные стороны…
В следующую секунду оказалось, что боль, образовавшаяся на
месте головы, намного больше, чем сама голова, что она раздувается, как черный
резиновый шар, и…
Поток холодной воды обрушился на нее, и что-то сильно
дернуло кожу у рта, так, что она, кажется, порвалась.
— А-а!.. — прошипел разорванный рот. Оказывается, она все
время кричала, но липкая лента не давала крику выйти наружу.
— Где деньги?
Она не понимала.
Она вообще не понимала, что это такое говорит с ней, как
говорят все люди.
Все шипение вышло изо рта, и больше там ничего не осталось.
— Я спрашиваю, где деньги?
Она замотала головой, и от этого движения звуки вдруг
сложились в слова, и она поняла, что это хочет знать, где деньги.
Деньги? Какие деньги?
Какими купюрами предпочитаете, спросил у нее кассир Семен
Прокопьевич, а она не знала, каких купюр ей хочется.
— Так, — констатировало это, и липкая лента снова залепила
ей рот. Прежде чем она успела сообразить, что это означает, он опять ударил ее
— плашмя по лицу.
Впрочем, у нее не было лица — было месиво липких от потного
страха молекул.
Лента снова дернулась, и снова ее рот разорвался, и ей
показалось, что из него хлынуло что-то и залило ей руки.
— Ах ты, с-скотина, — прошипело это, — еще ботинки мне
зальешь!..
Была какая-то возня, а потом опять:
— Где деньги? Деньги, сука!..
Варвара затрясла головой и захрипела, то, что заливало ее
рот, не давало произнести ни звука.
— Деньги! Куда ты их дела?! Ты забрала деньги! Ты думала, я
об этом не узнаю, жирная глупая сука!..
— У… меня… нет… нет…
— Куда ты их дела? Отдала?! — Он тряс ее, схватив за волосы.
— Кому?! Своей подруге? Или тому ублюдку? Я убью обоих, но заберу свои деньги!
И ее пацаненка!.. Ну, где деньги?!
— Я… не знаю. У нас нет… никаких денег.
— Нет, — повторил тот весело, — ну, нет так нет.
И снова липкая лента на Варварин рот.
На этот раз он бил ее под ребра. Бить ему было неудобно —
она это поняла, потому что он сопел прямо ей в лицо — в то, что раньше было ее
лицом.
