— И зачем вы купили столько еды? — не переводя дыхание,
продолжила она, — мы ни за что столько не съедим, все испортится, а я ненавижу,
когда пропадает еда!
— Нет, — успокоил ее Димка.
— Что — нет?
— Не пропадет. Ваш сын и я… мы все съедим, вот увидите.
— Конечно, если задаться целью съесть, то можно съесть
вместе с холодильником! Но вовсе не обязательно было столько покупать! И эти
дурацкие звери! Он что, правда повытаскивал их из ящика?!
— Правда, — ответил Димка и улыбнулся, — только правда и
ничего, кроме правды.
— Сам?!
— Сам. Я попробовал, и… нет. Вася… да.
Имя ее сына странно прозвучало в исполнении чужого мужчины,
и Таня грустно на него посмотрела.
— Спасибо, — произнесла она неожиданно, — он так хотел хоть
что-то оттуда достать. Это у нас прямо навязчивая идея! А у меня как-то и денег
лишних нет, и времени никогда нет там с ним стоять. Обезьяна! Он неделю мечтал
добыть обезьяну. Его как раз неделю назад по-новому зарядили, этот дурацкий
ящик.
— Все дело в том, — Димка опять улыбнулся, — что это
необыкновенная обезьяна. Ей обязательно нужно было, чтобы достали… именно мы.
— Вам чай с сахаром?
— Да, спасибо.
— А мой муж? — помолчав, спросила Таня. — Буйствовал?
— Не особенно. Все о'кей. Мальчик переживал, но быстро
успокоился.
— Он привык.
— Он сказал, что раньше было хуже. Раньше было хуже, и теперь
стало хорошо.
— Ну и что?! — обозлилась Таня. — Вам-то что?! Вы женаты?!
— Нет, — признался Димка.
Он знал совершенно точно — как будто ему предсказала розовая
прорицательница-обезьяна, — что у него будет стабильный, крепкий, счастливый
брак.
Возможно, он не станет кидать к ее ногам все богатства мира.
Возможно, он не станет по ночам целовать ее след на садовом крылечке. Возможно,
он не станет писать стихов и серенад и — кто знает? — может быть, даже не
назовет в ее честь ни одну открытую им звезду.
Зато он будет сильно, верно и спокойно любить ее и никогда
не станет сомневаться в ней, и она не станет сомневаться в нем, и в
правильности принятого решения, и у них будет то, что так нужно им обоим — и
каждому нормальному человеку. Семья.
— …а раз не женаты, то и нечего меня осуждать! Попробуйте
пожить с таким человеком, как мой бывший муж!..
— Он… плохой человек? — перебил ее Димка. Таня остановилась
и даже несколько раз вздохнула от неожиданности.
— Да, в общем, нет. Не плохой. Нервный очень, но это от
того, что у него с работой беда. Инженер, окончил хороший институт, а теперь
вот никому не нужен. Неприспособленный, понимаете? Делать ничего не умеет и
учиться не хочет. На другую работу не берут, и он не особенно старается
устроиться. Отец ему машину отдал, так он ни разу за все время тормоза не
прокачал, отец сам все делал и делает. Ну, не пьет.
— Это большое счастье, — отчетливо выговорил Димка.
— Что? — не поняла Таня.
— Не пьет. Счастье.
— Представьте себе, — заявила с вызовом Таня, — большое.
Вещи не пропивает, не дерется, по вечерам дома. Это по нынешним временам…
— По всем временам, — ровно ответил Димка, — одинаково. Вася
боится своего отца. Плачет. Я видел сам. Ваш муж бросил на асфальт его
обезьяну. И вы смеете говорить — неприспособленный! — Это слово он выговорил
почти по слогам. — Вы врач. Вы взрослая, умная, решительная, вы похожи на мою
мать, и вы говорите — неприспособленный!
Он как будто упрекал ее, как будто она его в чем-то
разочаровала, и Таня смотрела на него во все глаза. От гнева у него даже
загорелись уши, и маленькие слоновьи глазки утратили все добродушие.
— Я сегодня был с ним очень… вежлив и мягкий, — сказал он, и
ноздри у него раздулись, — я старался… keep the control… следить за собой. Next
time я не стану таким вежливым. Сегодня со мной был Вася, и я не хотел, чтобы
он пугался еще!
Таня молчала.
Никто, кроме нее, никогда не пытался защитить ее ребенка.
Тем более от папаши.
Почему-то в семье считалось, что какой бы ни был муж — это
твой крест, молчи, неси и плачь. Когда она развелась, ее родители чуть не
умерли от горя. Не потому, что дочь осталась в одиночестве растить ребенка, а
потому, что дочь поступила «не по-людски».
— Вам надо волосы подстричь, — сказала Таня, чтобы
что-нибудь сказать, — у вас вид больно дикий. Конечно, наверное, все ковбои
любят экзотические прически…
— Я не ковбой, — перебил он ее довольно резко, — я физик. Я
обязательно это сделаю, как только вы снимете повязку.
И они опять замолчали.
— Чем вы выстирали обезьяну?
— Шампунем. Для волос. Я решил, что порошок для белья не
подойдет.
— Вот принесло его! — в сердцах воскликнула Таня. — Все у
него подозрения, что я завела любовника! Я ему сто раз говорила — это не твое
дело! Я живу как хочу! А он все лезет и лезет. И записка эта дикая на двери!..
Я даже не понимаю, о чем она. А вы? Понимаете?
— Если исключить версию промышленного шпионажа, — заявил
Димка и улыбнулся, — то скорее всего дело в Варваре.
— Что значит — исключить? — перебила Таня. — При чем тут
шпионаж? Вы привезли секретные материалы?
— Я не привозил никаких материалов, — ответил Димка с
досадой, — я даже компьютер не привез, чтобы у меня не было… не было вопроса на
русской таможне, а потом на американской. Шпионаж — собачья глупость.
— Чушь, — поправила его Таня задумчиво, — собачья чушь. А
при чем Варвара, если вы ни при чем?
— Потому что меня ударили именно в ее квартире.
— А записку пришпилили к моей! Если бы дело было в Варваре —
пришпилили бы к ее двери!..
Зазвонил телефон, и Таня решительно сняла трубку.
— Танька, — сказала Варвара, и только подруга приготовилась
заверещать и заголосить от радости, как она перебила, — я звоню из метро
«Октябрьское поле». Я к тебе приду через три минуты. Открой мне дверь. Димка у
тебя?
— У меня. А что случилось? Ты где? Когда ты вернулась?! Это
Варвара, — объяснила Таня Димке, — сейчас приедет. Ты в порядке?!
— Нет, — отрезала Варвара.
