В том, что говорил мальчишка — Вася, названный в честь деда!
— была такая потрясающая обыденность, даже слушать страшновато.
Что это за страна, думал взрослый, где врач не может купить
ребенку йогурт?! Это не страна, это… Гондурас какой-то, на самом деле!
Маленький думал, как бы ему спихнуть на взрослого посуду.
Мыть посуду он не любил.
— Сейчас по телевизору мультфильмы, — предложил он, надумав,
— может, ты посуду помоешь, а я посмотрю пока?
К его удивлению, чужой дядька моментально согласился. Посуду
он мыл две минуты.
— А почему ты не в школе?
— Потому что у нас каникулы, — объяснил Вася, — весенние. А
в Америке не бывает весенних каникул?
— Бывают. Они называются пасхальные. У нас… в Америке, —
поправился он, — сейчас как раз пасхальные каникулы.
— А у тебя чего? Отпуск?
— Отпуск.
— И ты в отпуске заболел?
— Ты же знаешь, меня стукнули по голове.
— Меня тоже в прошлом году стукнули, — сказал мальчишка, —
на горке. Доской прямо по макушке.
— Зачем? — удивился Димка. Вася презрительно фыркнул:
— Ну как зачем?! Ты что, не понимаешь? Мы подрались!
— Это все объясняет, — согласился Димка, — мама тебя
зашивала?
— Не-ет! Она мне подзатыльник дала, чтобы я не дрался.
— Логично.
— Что?
— Слушай, — попросил Димка, — проводи меня в магазин. А то я
у вас живу и ничего не покупаю. Меня же кормить нужно.
Мальчишка посмотрел с любопытством.
— Пойдем, если хочешь. У нас магазин в соседнем доме. А что
ты будешь покупать?
— Не знаю, — признался Димка, — еду. Может, твою докторскую
колбасу.
— Она дорогая.
— Ничего. Посмотрим.
Для того чтобы не демонстрировать прохожим свою наполовину
лысую голову с повязкой, он нацепил лыжную шапочку. Мальчишка одевался долго,
старательно сопел, хлопал себя по карманам, проверяя варежки, шнуровал ботинки
и сердился на шнурки.
В подъезде было холодно, сыро и грязно. На первом этаже
стояли лужи, пахло кошками, застарелыми бычками и мочой. Дверь на улицу не
закрывалась, домофон — дань цивилизованному образу жизни — был выдран с мясом,
провода скручены, и неизменные надписи, и гадкие пятна, и железная скобка
вместо ручки, болтающаяся на двух гвоздях.
Димка давно от всего этого отвык, и теперь ему было стыдно
за свою брезгливость, за «Гондурас», вертевшийся в голове, за людей, которые
отлично себя чувствовали в помойке и запахе мочи.
В его американской действительности были сонная уличка с
двухэтажными домами, лужайками и розами, незапертые автомобили, роликовые
коньки, кучей сваленные у входа в офис — до вечера, пока их не разберут
владельцы, — длинноволосые подростки в чистых шортах, для которых верхом
дерзости и геройства было проехаться на доске по краю университетской лестницы.
Никому из них почему-то даже в голову не приходило отдирать ручку от подъездной
двери или писать на лестнице. В прошлом году отчислили двоих — они повадились
скручивать зеркала у машин на стоянке за университетом. Между прочим, папа
одного из них оказался сенатором Соединенных Штатов и потом долго, тоскливо и
нудно объяснялся с прессой и сенатским комитетом по поводу скверного поведения
сына.
«Разве мы можем доверить нацию человеку, который ничему не
научил собственного сына?!» — риторически выкрикивала «Тексис стар», местная
газета.
«Наверное, я мещанин, — думал Димка, шагая по лужам. — Для
меня лужайка и чисто выметенная улица гораздо важнее, чем то, что по рождению я
гражданин великой страны. Я не понимаю ее величия, когда в подъезде воняет
мочой, а мешки с помойкой бросают прямо под окна, и они гниют, воняют,
распадаются на части, как внутренности трупа. Я ненавижу бедность, грязь, вывернутые
лампочки, нытье, алкоголиков, хамство, лужи по колено… И еще то, что врач не
может купить своему ребенку йогурт».
В магазине было просторно, по раннему времени пустынно и…
богато. Димка усмехнулся.
Он помнил этот магазин еще с «дореволюционных времен» —
зеленые стены, длинные желтые ленты, усеянные трупами мух, пустые алюминиевые
лотки, селедочная вонь, грязная огуречная бочка в углу. Из бочки текло на пол,
а рядом с кассой стояли молочные сетки с дырявыми треугольными пакетами —
дырявые пакеты предлагались дешевле. Молочные реки смешивались с рассольными,
люди прыгали через них, оступались, бабка-кассирша орала, очередь за пельменями
распирала отдел с шикарным названием «Кулинария». Были еще «Бакалея» и
«Гастрономия».
— Слушай, — возбужденно сказал рядом Вася, — я отойду,
можно?
— Куда?
Он замялся.
— Там, знаешь, где хлеб, есть автомат с игрушками. Нужно
опустить пять рублей и хватать игрушку. Там специальная хваталка. Только я еще
ни разу не хватал. А Ирка из нашего класса однажды пять зверей вытащила. Я
считаю, ей просто повезло. Можно?
По его бойкому тону было ясно, что развлечение это из
«неодобряемых». Мать, наверное, не разрешала просто так скармливать автомату
пять рублей.
— Можно, — разрешил Димка, — а пять рублей?
— У меня есть, — Вася разжал кулак, — мне дед дал.
«Ну вот, теперь понятно, почему он так легко согласился
провожать меня в магазин, — подумал Димка. — Из-за автомата с игрушками».
— Добрый день, — сказал он продавщице. Говорить ему было
неловко. Он сто лет не говорил по-русски и от магазинов таких отвык. Ему бы
что-нибудь попроще — взять тележку, да и катить ее вдоль километровых рядов
еды, набрать гору, сунуть кассирше кредитную карточку и перегрузить в машину,
чего лучше!..
— Восемь йогуртов, — начал он перечислять, — малина. Восемь
йогуртов — клубника.
Он дошел как раз до докторской колбасы, когда вернулся его
компаньон. Вид у него был крайне независимый.
— Ну что? — спросил Димка. Вася махнул рукой:
— Мне дед еще даст, я тогда еще сыграю.
— Еще что-нибудь? — спросила продавщица. Ее было почти не
видно из-за еды, сложенной на прилавке.
— Докторскую колбасу, — сказал Димка, — ты любишь толстую
или тонкую?
Вася пожал плечами:
— Всякую.
