Кто был в котловане вместе с Сашей Волошиной в ту ночь,
когда убили Муркина? И был ли кто-нибудь? Чью машину она видела уезжающей из
Сафонова, и видела ли? Что еще мог предпринять решительный Чернов, кроме
нелепой кражи тетради из Степанова сейфа? Кого имел в виду Петрович, когда
говорил «тоже»?
«Муркин с ней тоже общие дела имел…»
За толстой ореховой дверью кабинета послышались громкие
голоса, приблизились, зазвучали под самой дверью, а потом она распахнулась, и в
кабинет влетел Чернов, очень сердитый и очень похожий на агента Малдера из
сериала «Секретные материалы».
— …сто раз предупреждал, что я разговаривать не буду! Если
вам так хочется, можете разговаривать с ней сами, а я не буду, вам ясно?!
Он швырнул в сторону своего стола объемистый фирменный
рюкзак и, дернув дверь, прикрыл ее перед самым носом секретарши.
— Идиотка проклятая, — пробормотал он, трясясь от
негодования, — сто раз сказал, с женой разговаривать не буду. Нет, все равно
она лезет: «Может быть, соединить, Вадим Алексеевич?» — проблеял он дурацким
голосом, думая, что представляет секретаршу. — Сама бы и говорила, если ей
невтерпеж соединяться!..
— Ты чего, всерьез разводиться надумал, Черный? — спросил
Степан с веселым интересом. — После стольких-то лет?
Чернов посмотрел на него, ничего не сказал, налил себе кофе
в Степанову кружку и жадно выпил.
— Сашка здесь, что ли? Я смотрю, ты кофеек попиваешь!
— Здесь. Я вчера из ремонта автоответчик получил, — начал
Степан без предисловий, — его Иван несколько дней назад об пол грохнул.
— Ну?
— Ну а там сообщение от Петровича. Хочешь послушать? Я
кассету с собой принес.
Чернов замер, так и не дожевав кусок пирога, который только
что засунул в рот.
— Дал бы проглотить сначала, — пробормотал он невнятно, —
какое такое сообщение?
— Такое. Будешь слушать?
Чернов кивнул, и они вдвоем прослушали сообщение, которое
Степан за ночь выучил наизусть, как хороший студент шпаргалку.
— Ну и что? — спросил Чернов, когда сообщение кончилось. —
Ну и о чем тут речь? О том, что он тоже был в курсе Сашкиных дел?
— Прости, Черный, — сказал Степан не слишком искренне, — я
не подумал, что ты все это воспримешь как личное оскорбление.
— Да ни при чем здесь оскорбление! — возразил Чернов с
досадой. — Я не понимаю, ты что, думаешь, что Сашка могла… пришить этого
ублюдочного шантажиста? Ты же вроде ей поверил, когда она рассказала, что в ту
ночь в котловане делала?
— Поверил, — согласился Степан, — только теперь не понимаю,
что я должен делать. Вправду, что ли, в милицию звонить?
— Кстати, — спохватился Чернов, — Белов звонил пять минут
назад. Я от злости на эту дуру в приемной все позабыл. Его отпускают домой.
Говорят, что лежать никакого смысла нет.
— Прямо сейчас отпускают? — переспросил Степан изумленно.
— Да уж, наверное, отпустили. Слушай, Степ, надо водителя
отправить его встретить. Как он из Склифа до дому доедет с сотрясением мозга?
Степан внимательно посмотрел на своего зама, проявляющего
такую активность.
От Белова теперь не было никакого толку. Белов был в
больнице, беспомощный и требующий заботы. Чернов был на работе, готовый активно
эту заботу проявлять.
Конкуренция между замами была всем в офисе хорошо известна.
— Как же его отпускают? — спросил Степан скорее у себя, чем
у Чернова. — А менты? Они за ним присмотреть не желают? А что, если он выйдет
на крылечко этого самого Склифа и ему на голову кирпич упадет? Зеленую машину
так никто и не нашел!..
Чернов посмотрел на Степана и неохотно пожал плечами.
— Что? — переспросил Степан раздраженно. — Тебя этот вопрос
совсем не волнует? Кто-то ведь сбил его среди бела дня на людной улице! А
теперь все делают вид, что он просто шел, поскользнулся, упал, очнулся —
гипс!..
Чернов кинул в рот сигарету, прикурил и затянулся, сквозь
тонкий сухой дым рассматривая брошенный на полу рюкзак.
— Паш, — начал он, и Степан понял, что ничего хорошего не
последует. Черный называл Степана Пашей только в редких и, как правило,
неприятных случаях, — ты об Эдюне особенно не убивайся. То есть, конечно,
убиваться ты по нему вполне можешь, но особенно не старайся. У него даже кости
не сломаны. Три синяка и сотрясение мозга, которое то ли есть, то ли нет, так
до конца и непонятно, потому как снаружи не видно.
— Ну и что?
— А ничего. Нет менее надежного способа убийства, чем ДТП.
Это я тебе точно говорю как лицо, которое много лет только и делало, что
воевало. Машиной можно сильно ударить, травмировать, напугать. Но нет никаких
гарантий, что с первого попадания клиент откинет копыта. Вероятность почти
ноль. Если, конечно, жертва не в параличе, а машина — не бульдозер…
— Ну и что? — повторил Степан, злясь с каждой секундой все
сильнее. — Что ты хочешь сказать, Черный? Что Эдик сам на себя машину наслал?
Для отвода глаз?
— Ничего я не хочу сказать. Все, что хотел, я уже сказал. А
ты можешь возле него хоть круглосуточное дежурство организовать, если тебе так
спокойнее!
В этом и было все дело. Степан понятия не имел о том, как
ему будет спокойнее. Он вообще не знал, как разобраться в этой чертовщине, и
чем дальше, тем глубже он увязал.
— А этот хрен Гаврилин при чем? Ты слышал, что говорил
Петрович? Ну, вроде он думал, что Гаврилин с другой стороны, а он оказался как
раз с этой… А, Черный? Если ты такой великий аналитик, скажи, при чем здесь
Гаврилин?
— Откуда я знаю!..
— И я не знаю, а нам хорошо бы это выяснить. И что это за
общие дела, которые были с Сашкой «тоже»!
— Если ты хочешь под Сашку копать, я тебе не союзник, Паша!
Я тебе не помогать, я тебе мешать стану. Изо всех сил стану мешать, а сил у
меня — тьма. Мало не покажется.
Степан выдрался из кресла, пнул его к стене — оно ударилось
с мягким кожаным звуком, — в один шаг вплотную приблизился к Чернову, сгреб его
за воротник свитера и потащил вверх.
— Ты полегче, полегче, Паша, — пробормотал Чернов у самого
его лица, но Степан плохо себя контролировал.
— А если все это — она? — просипел Степан. — Ну, все, от
начала до конца, она одна, а? Что ты тогда будешь делать, твою мать?! Увезешь
ее на Сахалин и спрячешь в уссурийской тайге? На всю оставшуюся жизнь?! Ромео
гребаный, твою мать!..
