Дура безмозглая…
Однако Степанов ждал, и Валерий Владимирович, помявшись под
его пристальным взглядом, все же осторожно присел на диван и тут же выложил
все, что знал.
Бывшую жену Павла Андреевича он увидел только когда она
садилась в машину, но несказанную красоту оценил в полной мере. Конечно, разве
сможет такая женщина жить с таким… жирным ублюдком.
При упоминании интерната Степанов, как и предполагала
Ингеборга, мрачно фыркнул, но ничего не сказал.
— Собственно, вот и все. Я не знаю, отчего Инга Арнольдовна
так взволновалась.
— Я знаю отчего, — произнес Павел Андреевич с нажимом, после
чего принялся историка благодарить, чуть не под руку вывел его из квартиры и
аккуратно запер за собой дверь.
«А может, он с ней спит?! — осенило Валерия Владимировича,
пока он смотрел, как уверенно Павел Степанов запирает дверь чужой квартиры. —
Может, он платит ей вовсе не за воспитательные услуги, а за секс, и ребенок у
них только прикрытие?!»
Он уже точно знал, кому и как расскажет в школе о том, что
скромница и схимница Ингеборга Аускайте пользуется особым расположением
некоторых папаш, когда Павел Андреевич, вновь придержав историка под локоток,
проговорил значительно:
— Я надеюсь, что весь этот инцидент так и останется между
нами, да? Мне не хотелось бы, чтобы поползли слухи. Тем более что слухам
взяться вроде бы неоткуда. А?
— Вроде бы неоткуда, — согласился Валерий Владимирович. Он
сто раз рассказывал той же Ингеборге о том, как опасны «эти люди», и о том, что
с ними нужно держать ухо востро, а сейчас опасность текла прямо из тяжелой руки
Павла Степанова в его твидовый локоть, и отравляла кровь, и заставляла желать
только одного — скорее вырваться.
Понесло же его хорошим субботним днем к этой дуре, которая
втравила его в историю!.. Сидел бы дома, попивал кофе, а под вечер позвонил бы
Танечке, сходили бы куда-нибудь, как культурные, хорошо образованные люди.
Танечка, конечно, попроще, чем эта самая Ингеборга, оказавшаяся такой
истеричкой, но зато с ней и хлопот намного меньше…
Степанов Валерия Владимировича все не отпускал, и они вышли
из подъезда «под локоток», как парочка закадычных друзей пожилого возраста,
прогуливающаяся в парке.
Посреди залитого солнцем, не слишком чистого двора, между
нежно зеленеющих тополей на покривившейся карусели восседали с одной стороны —
Ингеборга, смешно поджавшая длинные ноги, а с другой — Иван Степанов в
клетчатой курточке и с волосами, торчащими в разные стороны, как у Незнайки.
— Валерий Владимирович! — закричал Иван на весь двор, так
что историк затравленно вздрогнул. — Здравствуйте!
— Здравствуй, Иван, — отозвался историк, с каждой минутой
чувствуя себя все более неловко. Чтоб она провалилась, проклятая баба,
поставившая его в такое двусмысленное положение!.. — Как твои дела?
— Мои дела хорошо! — прокричал Иван в ответ, и историк
болезненно поморщился от его вопля. Павел Степанов смотрел на него со странной,
непонятной усмешечкой. — Меня теперь Инга Арнольдовна воспитывает! И будет
воспитывать все лето!
Иван спрыгнул с карусели, отчего она покосилась еще больше,
и Ингеборге пришлось наклониться в сторону, чтобы не упасть, и подбежал к отцу
и преподавателю:
— А вы тоже в отпуске, да, Валерий Владимирович? Инга
Арнольдовна сказала, что у нее что-то случилось с замком, и папа сказал, что мы
должны поехать и ей помочь. А вы сами не могли его открыть? У нас тоже однажды
дверь захлопнулась, и папа не мог к нам попасть. Только это давно было, еще
когда… Клара была. И она не сама, это я ее захлопнул, но папа меня потом
простил, я тогда еще маленький был.
— Иван.
Иван остановился на полуслове, подумал немного, затем
сосредоточенно покивал сам себе и взял отца за руку. Ингеборга, кое-как
выбравшаяся из карусели, подходила к ним.
— Простите, что я вас покинула так внезапно, — сказала она,
подойдя. — Не обижайтесь.
— Да я и не… — пробормотал историк.
Ему нужно было хоть на пять минут остаться с ней наедине,
чтобы в лицо высказать все, что он думает о ее поведении.
Он даже почти приготовил речь. Только Степановы должны
уехать. Она сделала свое дело, доложила хозяину все, что знала, ну и пусть он
теперь проваливает!
Нет, но какова оказалась сука!.. Аж из квартиры выскочила, в
таком азарте была, так доложить хотела!..
Однако Степанов не уезжал, а как бы ждал чего-то, сонно
глядя в сторону.
Ну и мордоворот. Господи прости!..
— До свидания! — попрощалась Ингеборга. Ей, дуре, отчего-то
было весело.
— До свидания! — подхватил Иван Степанов, а его папаша
повернул-таки голову и вперил тяжеловесный взгляд в Валерия Владимировича. Этот
взгляд как будто отделил историка от них троих. Как Степанову это удалось,
историк так и не понял, но именно в этот момент стало ясно, что они трое — с
этой стороны, а историк — с какой-то другой.
— Я поеду, пожалуй, — пробормотал Валерий Владимирович, как
бы оправдываясь, и шагнул в сторону. На это никто ничего не ответил, даже Иван.
Проводив глазами твидовую спину, Ингеборга сбоку взглянула
на Павла Степанова и сказала Ивану:
— У тебя есть отличный шанс. Ты вполне можешь повисеть вон
на той перекладине. Только на нее еще нужно влезть.
— Чего на нее лезть-то! — Иван презрительно пожал плечами и
поскакал к перекладине, перебирая худыми ногами, как впервые выпущенный на
улицу козленок. — Смотрите, как я полезу! Пап, смотри!
— Я смотрю.
— Это очень большая проблема? — спросила Ингеборга негромко.
— Или не слишком?
— Думаю, что это совсем никакая не проблема, — ответил Павел
Степанов задумчиво.
— Вы сможете как-то… защитить его от интерната для
эмоционально нестабильных детей?
Степан сверху посмотрел на нее и усмехнулся.
— Дело тут совсем не в интернате. Моей бывшей супруге нет и
не было до Ивана никакого дела. Никогда. Что-то здесь не так, Ингеборга.
Материнские чувства в ней проснуться никак не могли, потому что просыпаться там
нечему. Значит…
— Пап, я классно висю?!
— Не висю, а вишу.
— Ну, вишу!
— Ты висишь просто как супербизон!
— Мне нет дела до вашей бывшей жены, — холодно заметила
Ингеборга, — мне есть дело до Ивана. Если она начнет приставать, вы сможете его
защитить?
