Вот тебе и самообладание.
Звонок в дверь раздался так неожиданно, что Ингеборга
вздрогнула и уронила шнур.
Господи, к ней никто не может прийти днем в субботу!
Лучшая подруга Катя Максимова знает, что две субботы из трех
Ингеборга проводит в обществе своего подопечного, а третью пытается разгрести
накопившиеся домашние дела. На сегодня выход в свет — то есть в ближайший
дешевый ресторанчик — у них не запланирован, следовательно, это не Катя.
В этот момент Ингеборге почему-то пришло в голову, что это
может быть только Павел Степанов. Не было никаких оснований так думать, и все
же она была совершенно уверена, что это он.
Прибалтийский здравый смысл трусливо забился в самый угол и
трясся там мелкой дрожью. Ингеборга мрачно глянула на себя в зеркало — джинсы,
майка — слава Богу, чистая! — голову она еще утром помыла, — и решительно
открыла дверь, даже не спросив, кто там.
За дверью не было никакого Павла Степанова.
Она с трудом перевела дух. За дверью мялся историк Валерий
Владимирович со скромным букетом каких-то трудноопределимых цветочков.
— Здравствуйте, Ингеборга, — сказал историк сердечно, — я
несколько раз звонил. Но вас никогда нет дома.
— Я все время на работе, — буркнула несколько ошарашенная
Ингеборга, — проходите.
Почему-то теперь она решила, что в школе приключились
какие-то неприятности, непосредственно с ней связанные, и историка послали,
чтобы выяснить с ней отношения. И еще она очень рассердилась на Павла
Степанова.
Историк деликатно протиснулся мимо нее в квартиру и
огляделся с любопытством. Он был уверен, что может легко определить личность
любого человека по окружающей его обстановке, поэтому женские квартиры изучал с
особым, неназойливым, но настойчивым вниманием.
— Это вам, — спохватился он, когда за его спиной Ингеборга
грохнула дверью, и протянул ей букетик, — первые весенние. В этом году все так
рано!
«Первые весенние» были явно голландского происхождения и
потому производили впечатление искусственных, но Ингеборга не стала сообщать об
этом историку. Когда мужчина приносит цветы, следует выражать радость и
восторг, а вовсе не дурацкий скептицизм.
Да и вообще, какое ей дело до этих цветов!
Просто она рассердилась от того, что за дверью оказался
Валерий Владимирович, а не Павел Степанов…
— Вы по делу? — поинтересовалась Ингеборга, пристраивая
цветы в пузатую стеклянную вазу, прошлогодний подарок родителей на день
рождения. Эту вазу она обожала. Каждая отдельно взятая ее деталь была на
удивление безобразна, но все вместе они производили такое гармоничное, легкое,
радостно-летящее впечатление, что вазу хотелось трогать, двигать, носить за
собой и никогда с ней не расставаться.
— По делу? — переспросил историк. Ингеборга оглянулась с
изумлением. Историк с жадным любопытством соседки-сплетницы шарил вокруг
глазами и поэтому даже не понял, о чем Ингеборга его спрашивает.
Ингеборга с хищным хрустом смяла целлофановую цветочную
обертку и спросила громче, чем следовало бы.
— Вы что-то ищете, Валерий Владимирович?
Он сильно вздрогнул, как романтический герой в сериале,
застигнутый злодеем над письмом к любимой, и взглянул на нее с улыбкой.
— Нет, не ищу. Просто мне нравится ваше… — он хотел сказать
«жилище», но решил, что это будет недостаточно романтично, и поэтому сказал: —
убежище. Очень уютно. Чувствуется порядок и в то же время раскованность.
— Особенно учитывая, что это не убежище, а квартира, — сухо
поправила Ингеборга, — вы все-таки по делу, Валерий Владимирович?
— А… нет-нет! Дело у меня небольшое. Я заехал просто потому,
что стал скучать без вас, Ингеборга. И, прошу вас, не называйте меня Валерий
Владимирович! Даже выговорить страшно! Называйте меня… Валера.
Боже, Боже, этого тоже следует называть как-то не так, как
он называется на самом деле! Или это теперь новая форма заигрывания, что ли!..
Впрочем, Павел Степанов с ней никогда не заигрывал.
— Кстати, я хотел сделать вам замечание. Вы очень
легкомысленно открыли дверь, даже не спросив, кто там! Так нельзя, Ингеборга. В
нашем городе, где в день происходят десятки грабежей и убийств…
«Я открыла дверь, потому что была совершенно точно уверена,
что приехал Павел Степанов. Приехал, чтобы забрать меня, потому что без меня
они с Иваном никак не могут обойтись. Даже в субботу днем, — подумала Ингеборга,
— а вместо него явился историк Валера!»
— …будьте хорошей девочкой, всегда спрашивайте, кто стоит за
дверью. А то в один прекрасный день может оказаться, что там стоит большой
серый волк!
— Кофе будете? — спросила Ингеборга поспешно, изо всех сил
стараясь не захохотать.
Никогда в жизни никто из мужчин не называл ее «хорошей
девочкой» и не пугал ее серым волком! В этом была такая дивная первобытная
неподдельная пошлость, что это было даже забавно.
— С удовольствием! — пылко воскликнул Валерий Владимирович.
— Хотя у меня были более серьезные планы. Я собирался пригласить вас на обед, а
потом в «Кодак». Там какая-то премьера.
Конечно, куда же еще? Обязательно на премьеру в «Кодаке». К
осени подойдет время «Геликон-оперы» и еще — непременно, непременно! —
Тарковского в каком-нибудь окраинном кинотеатре повторного фильма.
— Валерий Владимирович, — весело обратилась Ингеборга,
доставая кофейные чашки, — а вы Михалкова любите?
— Которого из них? — тут же откликнулся историк. Он любил
поговорить на хорошую интеллектуальную тему и был рад, что Ингеборга как раз
такую и предлагает.
— Никиту.
Историк сделал вид, что задумался, хотя свое отношение к
Никите Михалкову он определил давно и время от времени просто работал над
формулировками, оттачивая и доводя их до совершенства.
— Нет, Ингеборга. Я не люблю Никиту Михалкова. — Он подождал
удивленного вопроса «почему?», не дождался и продолжил: — В его фильмах нет ни
капли творчества, одна сплошная конъюнктура. По крайней мере я это так
чувствую. Его стиль заимствован у итальянцев ранних шестидесятых. — Про этих
самых «ранних итальянцев» Ингеборга как раз недавно читала в каком-то
продвинутом журнале. Когда же это было?.. Ну да. Иван носился на велосипеде, а
она сидела на лавочке и читала. — Его герои сплошь похожи друг на друга, а
приемы… приемы устарели. Вы видели «Цирюльника»? Это же вообще национальная
катастрофа!..
— А Тарковского вы, конечно, любите, — перебила Ингеборга,
которую на самом деле совершенно не интересовало отношение Валерия
Владимировича к Михалкову.
