— Чего ты орешь, как потерпевший, Черный?!
— Я не ору! Мне до смерти надоело все это дело! Я хочу
работать как раньше! Утром приходить, вечером уходить и не думать поминутно,
кто из нас кого в следующий момент ухлопает!..
— Кто-то из нас? — переспросил Степан. Шум стройки вдруг
как-то отдалился, словно освобождая место в голове для того, чтобы он наконец
принял ненавистное решение или уложил бы на это освободившееся место еще
что-то, столь же пакостное и не правдоподобное, как вчера.
Он ничего не хочет узнавать. Ему уже вполне достаточно. Он
тоже, как и Чернов, хочет только одного — чтобы все это прекратилось. Сию же
минуту. Прямо сейчас. Чтобы все остановилось на этой точке. И тогда — может
быть — он перешагнет это и станет жить дальше. Если сумеет.
— Я же не идиот, Паш, — проговорил Чернов устало и зачем-то
нахлобучил каску. — Я же вижу, как ты мечешься, а раз ты не говоришь, значит,
это как-то связано… с нами. Значит, ты перестал нам доверять. Значит, ты знаешь
что-то, чего не знаю я, и тебя это мучает.
От такого неожиданного всплеска проницательности Степан даже
приостановился. Ничего подобного он не ожидал.
Вот так дружишь с человеком двадцать лет, а потом вдруг
окажется, что дружил с каким-то вовсе другим человеком, и даже представить себе
не можешь, откуда взялся этот, и как с ним следует обращаться, особенно
учитывая, что он знает о тебе все — ведь ты-то остался прежним…
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Черный, — произнес он
осторожно, — меня тоже достала канитель, и все. Скрывать мне нечего.
Чернов посмотрел на него и усмехнулся.
— И все-таки прежде чем звонить в милицию, поговори со мной,
— попросил он непонятно, — может, мы чего и придумаем.
— Может, и придумаем, — согласился Степан. Звонить в милицию
он пока не собирался, хотя понимал, что рано или поздно это придется сделать.
Вот радости-то будет капитану Никоненко Игорю Владимировичу… — Пойду посмотрю,
что там творится, — продолжил он, морщась, словно санки с асфальта стаскивая
себя с этих мыслей и насильственно заполняя голову другими, которые не вопили
так оглушительно: ты слишком тянешь, ты не знаешь, что тебе делать дальше, ты
ни в чем не уверен, ты просто жалок и смешон!
— Пойди, — согласился Чернов. Тон у него был ироничный. — Я
минут через двадцать тоже в контору подгребу, чтоб ты без меня не скучал.
И тон, и вся фраза были странными и до нелепости не
подходили Вадиму Чернову. По крайней мере тому Чернову, которого Степан знал
все эти годы. Кивнув, Степан зашагал к воротам, по широкой дуге обходя котлован
и по привычке вылавливая из нормального рабочего гула посторонние звуки,
которых, несмотря на сегодняшние осложнения, было не много.
Однако оказалось, что радовался он рано. Как только он,
обогнув котлован, оказался с другой стороны стройплощадки, у ворот кто-то
трубно закричал в мегафон, толпа подалась ближе к сетке, и Степан перешел на
грузную рысь, опасаясь, что ситуация может вот-вот выйти из-под контроля. Его
собственные немногочисленные охранники, сторожившие въезд, подобрались, и по их
спинам было видно, что они вполне готовы исполнить свой долг до конца.
Степан только никак не мог решить, от того ли это, что толпа
шумела угрожающе, или от того, что сзади к ним приближался начальник.
— …твою мать, — от души выматерился Степан, разглядев
человека с мегафоном, — вот и наш поп Гапон, а мы-то не знали, где он и на кого
он нас покинул…
— Ты о чем, Андреич? — осторожно поинтересовались рядом. От
неожиданности Степан оступился, зачерпнул ботинком песку и остановился.
— Что ты подкрадываешься-то, Валентин Петрович! Черт бы
побрал вас всех. Вы что решили сегодня утром меня окончательно доконать?!
— Да я не подкрадывался, — забормотал прораб виновато, — я
просто за тобой бежал. Я тебе с той стороны махал, махал, а ты не видел и не
слышал.
— Значит, плохо махал. — Степан наклонился, с трудом балансируя
на одной ноге, стащил ботинок и вытряхнул из него песок. Носок тоже был весь в
песке. Поп Гапон за решеткой кричал все громче, так что Степан вполне мог
разобрать отдельные слова, долетавшие даже сквозь шум стройки.
— Не… аим… сквернять!.. Дело… осподне… тое дело! Не… пусти…
вятотатства… ашей… мле!
— На нашей земле! — передразнил Степан злобно, натягивая
ботинок. — Как же! Это не ваша земля, а наша, о чем у нас документик
соответствующий имеется. Ты чего такой кислый, Петрович? Или тебя речь не вдохновляет?
— Я где-то клофелин забыл, — сказал прораб и как бы в
подтверждение похлопал себя по карманам, — а мне без него неуютно. У меня по
весне всегда давление скачет.
— Где ж ты его мог забыть? Дома?
— Не знаю, Андреич. Но где-то забыл.
Степан завязал ботинок и разогнулся.
Он испытывал почти мистический страх перед сердечными и
всякими такими болезнями. Мама умерла от сердечного приступа. И еще от того,
что ей вечно было недосуг обратить на себя внимание.
— Давай я пошлю кого-нибудь в аптеку за этим клофелином, —
предложил он прорабу, — домой я тебя все равно не отпущу, не надейся, а
лекарство тебе запросто привезут.
— Не надо, — перепугался прораб, — зачем? Я не могу…
— Я могу, — перебил Степан. — Ну что? Послать?
Одним ухом он слушал стройку, а другим — митинг, и ему
хотелось, чтобы прораб не забывал свои таблетки.
— Нет, нет, что ты, Андреич! Я еще в машине не смотрел,
может, я их в машине того… вытряхнул. Спасибо тебе.
— Павел Андреевич, у них митинг начался, — выпалил
подбежавший охранник, — грузовик с панелями остановили и не пропускают.
— …твою мать! — пробормотал Степан. — А менты где?
— К воротам двинули.
— Саш, что хочешь делай, только чтобы мордобоя в рабочее
время не было! На территорию никого не пускать, а за территорией пусть хоть
оборутся! С грузовиком я сам решу. Петрович, дуй к работягам, хоть за руки и за
ноги всех держи, только чтобы у ворот я никого из наших не видел! Черный! —
заорал он, увидев вдалеке Чернова, который скакал через песчаные кучи в сторону
заградительной сетки. — Черный, стой!! Звони в администрацию, пусть они сами
как хотят разбираются со своими жителями! Скажи, что у нас весь график на…
пошел и что мы их заставим неустойку платить! Слышишь?! И особенно не
миндальничай, я потом сам позвоню и всех, кого надо, задобрю! Да, скажи, что ты
сию минуту звонишь в передачу «Человек и закон», что у тебя там продюсер
знакомый и что они через полчаса здесь будут, понял?
