— Сашка позвонила, когда я уже почти к дому подъехал. От
Профсоюзной до моей дачи как раз полтора часа езды, ну и я в магазин заезжал,
за водкой там, за колбасой… Я повернул и в обратную сторону поехал. Вот и все
дела. Остальное при тебе происходило.
Степан зачем-то потрогал плоскую голову рабочего, к которой
была намертво прикручена каска.
— Белов, теперь ты.
— Ну ты даешь, Степ… Ладно. Дознание так дознание. Я приехал
из Сафонова где-то около часа. Потом обедал. Потом поехал в «Линию график». —
Так называлось агентство, которое разрабатывало фирменный стиль для
«Строительных технологий». Агентство было не из последних, поэтому, как
правило, не гора шла к Магомету, а именно Магомет к горе. — Там я с дизайнерами
кофе пил часа три, наверное. Кофе пил и макеты смотрел. Шесть забраковал, а
четыре тебе привез на согласование, вон они в портфеле лежат, можешь проверить,
раз уж у нас дознание… Потом в офис вернулся и до полвосьмого бумажки разбирал.
Потом уехал.
— Домой?
— Нет, — буркнул Белов и покосился на Петровича, который
сидел в кресле, сдвинув пятки по стойке «смирно», и курил из деликатности в
кулак. От его сигарет в комнате образовалась нестерпимая махорочная вонь. — К
любовнице. Надеюсь, ее телефон ты у меня требовать не будешь?
— Пока не буду, — пообещал Степан. По крайней мере Белов не
врал. — А бумажки ты где разбирал? Тут или в переговорной?
Иногда, чтобы не видеть физиономий друг друга, они
усаживались с «текучкой» в переговорной.
— Тут, конечно. Вас не было никого, все тихо было, спокойно…
— Дверь, когда уезжал, за собой запер?
— Я ее всегда за собой запираю. Тем более я знал, что никто
из вас уже не вернется.
— Сашка?
Она встрепенулась и посмотрела на Степана несчастными и
отчаянными глазами. Платиновые волосы были заправлены за уши. Уши горели
малиновым огнем и казались до того раскаленными, что Степану захотелось убрать
от них волосы подальше — как бы не вспыхнули.
Черт побери все на свете!..
— Я была здесь, — сказала она и зачем-то взглянула на
Чернова, — я была здесь целый день. Из своего кабинета почти не выходила. Когда
пришли уборщицы, полчаса с ними проговорила. На них программисты жалуются, что
они от усердия все время шнуры из гнезд выдирают, и компьютеры «виснут». Ну
вот… Потом представительские расходы считала, что-то мне показалось, что мы
очень много за март истратили, запуталась совсем, снова начала… А потом
откуда-то дым повалил, и Миша прибежал Калинин, программист, сказал: «Сашка,
кажется, мы горим!» Я выскочила в коридор, ну а дальше все известно…
— Петрович, — попросил Степан, — возьми ты, Христа ради,
пепельницу! Ты бы еще в карман стряхивал, честное слово!
Саша встрепенулась, чтобы ринуться за пепельницей, но Чернов
ее опередил. Он взял со своего стола тяжелую малахитовую пепельницу и сунул ее
прорабу. Виновато улыбаясь, прораб неловко затушил в ней сигарету.
— Такой красоты вещь, — посетовал он в пространство, — ее в
руки-то взять боязно…
— А чего ее брать? — весело сказал Чернов. — В нее курить
нужно, а не в руках носить!
Что-то не то было с этой пепельницей.
Что-то с ней явно было не то, и Степан взялся рукой за лоб,
торопясь сообразить, что именно. Саша ему мешала — смотрела в пол, теребила в
пальцах какую-то бумажку, сворачивала, разворачивала. Пальцы были длинные и
розовые, с ногтями, похожими по форме на миндальные орешки. Кольца посверкивали
благородно и неярко. Чернов тоже смотрел на ее пальцы, и на лбу у него
собрались морщины.
— Мне тоже рассказывать, Павел Андреич? — спросил прораб,
откашлявшись. — Или не надо?
— Ты, Петрович, можешь ничего не рассказывать. — Сделав
усилие, Степан отвел глаза от Сашиных пальцев и снова посмотрел на пепельницу.
Ну что, что с ней могло быть не то?! — Про тебя мне все ясно. Ты среди ночи
вздумал роман писать, а тебе бумаги не хватило. Правильно говорю?
— Ты всегда правильно говоришь, Андреич, — пробормотал
прораб смущенно, — в самый корень смотришь.
И все замолчали. Только Чернов, шумно фыркая, тянул из
кружки кофе.
— Тебе в твоей армии не объяснили, что так фыркать
неприлично? — не выдержал наконец Белов. — Или там все так делают?
— Может, поедем, ребята? — попросил прораб жалобно — он
очень не любил, когда они при нем ссорились, — и снова закурил. — Поздно уже,
чего сидим-то?..
Степан проследил за мозолистой прорабской ручищей, которая
описала дугу и приблизилась к малахитовой, дивной красоты пепельнице, замерла
над ней и деликатно стряхнула вонючий серый пепел.
Черт побери.
Степан отвел взгляд и быстро посмотрел снова, боясь
ошибиться.
В пепельнице лежали рядышком два окурка. Два. А Петрович
потушил в ней только один.
— Саша, — спросил Степан рассеянно, — а уборщицы у нас во
сколько убираются?
— Обычно в восемь начинают, — ответила удивленная Саша, — ну,
то есть когда как. Если у нас тут совещания или праздники, то позже, конечно, а
что?
— А откуда они начинают? — Степан знал ответ на этот вопрос,
хотя до сегодняшнего дня уборщицы его совершенно не интересовали.
— Отсюда. А что, Степ?
— Пол плохо помыт? — спросил Белов и с интересом посмотрел
себе под ноги. — Или ты решил, что они тоже должны тебе рассказать, где были и
что делали до часа «икс»?
— Может, и они должны, — проговорил Степан спокойно. Теперь
он знал совершенно точно, кто именно вытащил из его сейфа тетрадку Володьки
Муркина и кто заставил охранников тушить унитаз. Осталось только пережить это.
— Давайте по домам, мужики. Время двенадцатый час, а завтра с утра всем на
работу. И опаздывать я никому не советую.
— Я тебя подвезу, — буркнул Чернов в сторону Саши, — иди
собирайся.
— Спасибо, — пробормотала Саша, — я сейчас. — И выскочила из
кабинета, как будто боялась, что Степан ее остановит.
— А я тогда тебя подвезу, Петрович, раз уж дам на мою долю
не осталось, — предложил Белов, — или ты на машине? — Прораб помотал головой,
отвергая это предположение. — Тогда я спускаюсь, пошли, Петрович!
Петрович заерзал на стуле, как будто сделал движение, чтобы
встать, но не встал, остался сидеть.
— Ты чего? — спросил у него Степан, когда за замами
закрылась дверь. — Ночевать решил остаться?
