Степан отлично видел, что Белов пересмотрел совсем не все
карманы и что он явно делает над собой усилие, чтобы продолжать копаться в куче
барахла, вываленного на кровать.
— Ни записных книжек, ни телефонов, ничего, — под нос себе
сказал Степан. — Хотя какие телефоны… зачем ему телефоны…
Он отшвырнул последние мятые и грязные джинсы и огляделся.
Жилье как жилье. В меру грязное, неуютное, обезличенное и как будто ничье. На
стенах — картинки с голыми девицами. В металлической сетке посуда — то ли
немытая, то ли от времени и трудной жизни ставшая желтой и страшной Лампочка
без абажура. Смятые одеяла. Весь угол заставлен пыльными водочными бутылками.
Красота.
Степану даже в голову не приходило, что быт может быть таким
мрачным. А он-то еще сокрушался по поводу собственного!
Повеситься хочется.
Кое-как, комом, он запихал Володькино барахлишко обратно в
клетчатый чемодан и защелкнул замки.
— Н-да-а-а…
Голые девицы и те были приклеены кое-как. У некоторых из них
имелась лишь половина тела, нижняя или верхняя, криво оторванная. Другие были
составлены из двух разных половин, причем одна к другой никак не подходила.
Даже приклеить как следует девиц Муркину было неохота и лень. Что ж это за
характер такой!
В изголовье кровати висел офисный календарь, выглядевший
среди обилия девиц так дико, что Степану захотелось его снять. Эти календари в
сувенирных пакетах он подарил всем своим сотрудникам на Новый год. В
зависимости от места в табели о рангах к календарю прилагался еще какой-нибудь
сувенир — ручка с зажигалкой, шикарный ежедневник, бутылка «Гжелки» или конфеты
в расписной коробке… Календарь состоял из трех частей — текущий месяц,
прошедший и предстоящий. На картинке был изображен во всей красе офис компании
«Строительные технологии».
От одного взгляда на этот сияющий офис Степану стало
противно, и календарь он снял.
Странное дело.
Что-то было у него внутри. Он был слишком толстым в том
месте, где его опоясывала прозрачная лента с передвижным окошком для числа.
Лента даже оттопыривалась немного.
— Что там? — заинтересованно спросил Белов.
Степан пожал плечами.
— Сейчас посмотрим…
В календарь была вложена тоненькая — листов двадцать —
тетрадочка с Микки-Маусом на обложке.
— Что это такое, Степа?
Степан открыл тетрадочку на первой попавшейся странице.
Даты. Заглавные буквы, могущие означать все, что угодно.
Циферки. Столбики. Значки доллара.
И почерк!.. Аккуратнейший, ровный, мелкий, как будто его
обладатель работал не на стройке, а в научном институте.
Степан посмотрел на Белова. Белов посмотрел на Степана.
— Что это такое?
— Откуда я знаю!..
— Но… он же это… прятал. Зачем он это прятал?!
— Понятия не имею. Я не понимаю даже, что это такое, и тем
более не понимаю, зачем это прятать!
— А это… точно его?
Степан оглянулся и посмотрел на пустой гвоздик, с которого
он, ни о чем не подозревая, снял злополучный календарь.
— Это же его кровать? Точно?
— Точно его, — подтвердил Белов.
— Значит, и календарь его, и тетрадь его. Вряд ли кто-то
станет держать собственные тайны над чужой кроватью.
Они помолчали. Степан испытывал острое желание засунуть
тетрадку обратно под прозрачную ленточку, вернуть календарь на место, а еще
лучше отправить в помойку вместе со всем остальным барахлом.
Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного —
криминального! — не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин!
Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, он
карточные долги записывал?
— Дай посмотреть, — попросил Белов.
Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы,
потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.
— Странно, — сказал Белов довольно равнодушно, — похоже,
какие-то денежные расчеты…
— Дураку ясно, что это денежные расчеты, — буркнул Степан. —
Там кругом долларовые значки. Ты знаешь еще что-то, кроме денег, что измеряют в
долларах?
— Может, он на бирже играл?
— Или был владельцем казино «Метрополь»?
— Степ, что ты злишься?
— А что ты несешь?!
— Ну придумай что-нибудь поумнее!
— Не могу, — сказал Степан устало. — Ничего я не могу
придумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.
— Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.
— Почему это?
— А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у него
не то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!
— Может, искали плохо? — предположил Степан и с тоской
оглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. — Или убийца
забрал?
— Типун тебе на язык, — рассердился Белов. — Какой еще
убийца?
— Страшный, — ответил Степан коротко, — страшный и ужасный,
как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.
— Это еще зачем? — спросил Белов недовольно.
— Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, ни
тайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.
— Или от него куда-то поступали!
— Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного и
того же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Разве
не ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!
— Ну и что? — спросил Белов запальчиво. — И из этого ты
делаешь вывод, что его прикончили?
— Да, — сказал Степан неприятным голосом, — точно. Из этого
я делаю вывод, что его прикончили.
Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул из
затхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущие
клейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.
Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когда
никаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлять
над событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.